- Приехали, - говорит Тауэлс. Выруливаем машину на обочину шоссе. Вылезаем, поеживаясь от холода и сырости. На глинистом, размытом дождями поле у дороги раскинулись большие грязно-зеленые палатки. Из кривых жестяных труб поднимаются дымки. Полощется на ветру белье. А вот и живые души. Наклонившись набок, ступая по камешкам, тащит большое ведро парнишка, У входа в палатку плачет курчавый малыш в полосатом свитере: мячик закатился в лужу.

- Зайдемте? - предлагает Тауэлс, приподнимая почерневший от влаги полог палатки. Темно. Глаза щиплет едкий дым. Кто-то берет меня под локоть и сажает на стул. Приглядевшись, я начинаю кое-что видеть. От таза со стиркой поднимается пожилая негритянка. Фартуком вытирает большие, сильные руки.

- Миссис Тернер, - представляет Тауэлс хозяйку дома. У печки-буржуйки сгрудились дети. Самый маленький держит пушистого кота. Теперь я вижу всю квартиру: три железные кровати, покрытые цветастыми лоскутными одеялами, несколько стульев, стол. Под ногами вместо пола куски картонных ящиков, разложенные по земле. О тяжких испытаниях последнего года шестидесятилетняя Джорджия Тернер рассказывает неожиданно спокойно:

- Дочка сказала: «Мам, пойдем зарегистрируемся. Будем людьми». И я зарегистрировалась. Белые друзья говорили: «Джорджия, не делай этого. Худо будет». Но я зарегистрировалась. А в ноябре голосовала.

- Помнишь, - перебивает Тауэлс, - тот день, когда мы пришли к зданию суда, чтобы зарегистрироваться? У этих парней глаза на лоб вылезли. Целая толпа собралась. Глазели на нас, как на какое-то чудо. Тот, с бензозаправочной станции, вытащил пистолет и стал подкидывать его на ладони.

- А потом, - продолжает женщина, - пришел сын и говорит: «Леди требует, чтобы мы убирались с ее земли». Я не хотела этому верить. Леди всегда была добра. Пятьдесят лет жила я на этой земле. Пахала на мулах, собирала хлопок, косила сено. На этой ферме росли мои дети и внуки. Дженни собрала тридцать фунтов хлопка, когда ей было еще четыре года. Я заняла на автобус и поехала в город. Я хотела спросить хозяйку сама. Леди сказала: «Джорджия, ты поступила очень плохо. Ты голосовала. Тебе придется уйти с моей земли. Но я не хочу быть жестокой. Ты можешь остаться на ферме до первого января». Я поблагодарила ее. Это было все, что я могла сказать. Я не хотела, чтобы она видела, как я плачу. Хозяйка Джорджии Тернер была «добросердечной» плантаторшей. Другие землевладельцы действовали решительней. «Чтоб завтра же духу твоего не было», - приказывали они строптивым арендаторам. Это говорилось тем, кто десятилетиями обрабатывал эту землю, людям, многие из которых родились здесь и за всю свою жизнь не знали ни другого клочка земли, ни другой крыши над головой. Не успели еще электронные машины подсчитать итоги голосования за нового президента США, как 345 семей негров-издольщиков в округе Файетт оказались выброшенными на улицу. Негры захотели участвовать в выборах. Казалось бы, безобидное желание. На каждых выборах около 20 миллионов американцев не приходят на пункты голосования. Не потому, что им кто-либо препятствует. Просто им все равно, кто победит - демократ или республиканец. «No difference» 1, - говорит американец. Почему же в округе Файетт появление негров в помещении для регистрации избирателей было воспринято как сигнал второй гражданской войны? Дело в том, что на юге США, особенно в сельских районах, негры никогда не участвовали в выборах. Политическая бессловесность негров всегда была важным компонентом всего уклада жизни в штатах Луизиана, Алабама, Джорджия, Миссисипи, Теннеси. А уклад этот, как ни странно, почти не изменился за те сто лет, что прошли после окончания войны Севера с Югом. Формально негр стал свободным гражданином. Но путы отмененного в 1865 году рабства заменили оковы экономической зависимости. Бывший рабовладелец стал плантатором. Вчерашние рабы превратились в издольщиков. Они трудятся на тех же полях, что и их деды, отдавая лендлорду половину урожая за право работать на его земле. Казалось, время обходило стороной плодородные долины, где так бурно растут хлопок, табак, так стремительно наливаются соком кукуруза и пшеница. Но это только казалось. Кончилась вторая мировая война. Люди, воевавшие против фашизма, вернулись домой. Среди них был и Джон Макферрен, представитель того поколения американцев, что повидали свет и, как писала здешняя газета, убедились, что мир не кончается за пологими холмами Теннеси. Негры пришли на избирательный пункт. В этом событии «лучшие фамилии штата» усмотрели покушение на «освященный веками» порядок жизни. И на этот раз они не ошибались. Вчера бессловесные хлопкоробы шли голосовать, как идут в бой. Это была одна из стачек «негритянской революции», охватившей Соединенные Штаты Америки. 345 семей оказались без земли, без крыши над головой, без средств к существованию. Если дерево вырвать с корнем, оно засохнет, рассуждали расисты. Они были уверены: «крамола» выкорчевана. Это будет хорошим уроком для всех. Смутьянам придется убраться восвояси, и в округе снова воцарится мир. Большинство «наказанных» действительно исчезли; собрали ребятишек, семейный скарб и отправились в тяжелый путь искать работу. Но четырнадцать семей решили не исчезать. Они остались в округе Файетт. Раздобыли где-то старые палатки из излишков военного имущества. Разбили лагерь на пустоши, принадлежащей негру-фермеру Шепарду Тауэлсу. Так возникла «деревня Свободы». 76 жителей - 20 взрослых, 56 детей. Старшему 79 лет. Младшему одиннадцать месяцев. «Деревня Свободы»! Что заставило отверженных дать убогому лагерю такое громкое имя? Решимость бороться за человеческие права? Или, может быть, горькая ирония людей, понявших, как далеки от жизни высокие слова в сегодняшней Америке? На горсточку смельчаков обрушилась вся сила местного правопорядка. Наступление направлял совет белых граждан - официально действующее на Юге объединение расистов. Началась жестокая травля жителей палаточного городка. В округе на 50 миль они не могли купить бутылки молока, коробки спичек. Всюду, нуда бы ни обращался негр по найму, работы не было. Ни один врач не согласился приехать в палаточный городок, когда Джейми Мейсон рожала седьмого ребенка. Роль акушеров выполняли соседи. Они же помогли роженице продовольствием, керосином. В ту ночь, когда на свет появился новый житель необычного, не существующего на американских картах населенного пункта, у входа в палатку окоченел любимец ребят пес Лаки. С улицы донесся вой мотора. Шепард Тауэлс рванулся к выходу.

- Красный «форд», - сказал он, опуская полог. - Гоняют без глушителя. Пугают. И не только так. Посмотрите сюда. - Тауэлс нагибается к брезентовой стене. - Видите? Сантиметрах в тридцати от земли зияло ровно вычерченное круглое отверстие.

- Пуля. Это было ночью. Они промчались мимо на машине и обстреляли палатки. Эрли прошило руку. Теперь каждую ночь один из мужчин дежурит с ружьем... Начинается дождь. Вот уже мелкая дробь забарабанила по брезентовому потолку. Вытягивая ноги из вязкой глины, мы пробираемся назад, к шоссе. Рядом месит бутсами грязь сухощавый, сгорбленный старичок.

- Дочка умерла. Оставила мне пять внуков, - повторяет он. - Пять. Вы слышите? Пять. Одежда нужна, обувь. Если не получим, - замерзнем... Расскажите людям. Может, пришлют что-нибудь. Снежная крупа с дождем сечет лицо. По морщинистым щекам старика ползут капли - то ли слезы, то ли дождь. Он протягивает нам скомканный клочок бумаги. В машине я разворачиваю мокрый кусочек. На бумаге карандашом нацарапан адрес: Джон Макферрен, для передачи Дэвиду Финни. Дорога № 4, почтовый ящик 133 А, округ Соммервил штат Теннеси. Летит навстречу влажное полотно дороги. С ветерком проносятся блестящие «форды», «шевроле», «бьюики». За светящейся шкалой радиоприемника ворочается, дышит Америка. На всех волнах перезвон колоколов, торжественные песнопения, профессионально проникновенные голоса проповедников.

- Marry Christmas to you! Счастливого рождества! - провозглашает диктор, В сумерках снова въезжаем в теннессийскую Москву. Совсем обезлюдели улицы. На чистеньких, омытых дождем тротуарах - ни души. В окнах аккуратных кирпичных домов, словно детская сказка, сверкают огнями рождественские елки. А на водонапорной башне сияет иллюминированный крест. Как известно, нет в Америке людей набожнее, чем защитники традиций «доброго старого Юга»... После памятной поездки в штат Теннеси прошло немало времени. Борьба американских негров за равноправие охватила всю страну. Я видел негров, исполненных спокойной решимости, когда жарким августовским днем 250 тысяч борцов за гражданские права шли на Вашингтон. Видел негра во гневе, доведенного до отчаяния, поднявшегося в разрушительной ярости человека из черного гетто. В те ночи темные улицы Гарлема полыхали пожарами, летели вдребезги зеркальные витрины магазинов и полицейские в военных касках прятались по подъездам домов. За эти годы был поход Мередита, который не удалось прервать даже пулям куклуксклановца. Потом, недавно, второй его поход. Были героические выступления негров в Монтгомери, Бирмингеме, Джексоне, бурные столкновения в Детройте, Лос-Анжелосе, Филадельфии, Чикаго. Немало сражений произошло с тех пор на фронтах «негритянской революции». Но никогда не забыть мне тот серый, дождливый день, почерневшие от влаги палатки и отверженных, но гордых людей - солдат великой битвы.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.