- А двойника у вас не было?
- Вот это меня и смущает. Почему я оказался исключением?
- Вы не оказались исключением, - ответил Зернову его же собственный голос. Говоривший стоял позади всех, почти в дверях, одетый несколько иначе, чем Зернов. На том был парадный серый костюм, на этом - новом Зернове - старый темно - зеленый свитер, какой носил Зернов в экспедиции. Зерновские же ватные штаны и канадские меховые сапоги, на которые я взирал с завистью во время поездки, дополняли костюм незнакомца. Впрочем, едва ли это был незнакомец. Даже я, столько дней пробывший рядом с Зерновым, не мог отличить одного от другого. Если на трибуне был Зернов, то в дверях стояла его точнейшая копия. В зале ахнули, кто привстал, растерянно оглядывая обоих, кто сидел с разинутым по - мальчишески ртом, Кедрин с интересом рассматривал двойника, на тонких губах американского адмирала змеилась усмешка: казалось, он был доволен таким неожиданным подтверждением его мысли. А Зернов - двойник неторопливо прошел к трибуне, провожаемый взглядами, полными такого захватывающего интереса, какого удостаивались, вероятно, редкие мировые знаменитости. Он оглянулся, подвинул стул - табуретку и сел у того же столика, за которым комментировал фильм Зернов. Зрелище не явило собой ничего необыкновенного: сидели два брата - близнеца, встретившиеся после долгой разлуки. Но все понимали: не было ни разлуки, ни братьев. Просто один из сидевших был непонятным человеческому разуму чудом. Только какой? Я понимал теперь адмирала Томпсона.
- Почему ты не появился во время поездки? Я ждал этого, - спросил Зернов номер один. Зернов номер два недоуменно пожал плечами.
- Я помню все до того, как увидел этот розовый сон. Потом провал в памяти. И сразу же я вхожу в этот зал, смотрю, слушаю и, кажется, начинаю понимать... - Он посмотрел на Зернова и усмехнулся. - Как мы похожи все - таки.
- Я это предвидел, - пожал плечами Зернов.
- А я нет. Если бы мы встретились там, как Анохин со своим двойником, я бы ни за что не уступил приоритета. Кто бы доказал мне, что ты настоящий, а я только повторение? Ведь я - это ты, я помню всю свою или твою - уж не знаю теперь чью - жизнь, до мелочей, лучше тебя, вероятно, помню, вероятно, синтезированная память свежее. Антон Кузьмич, - обернулся он к залу, - вы помните наш разговор перед отъездом? Не о проблематике опытов, просто последние ваши слова. Помните? Профессор Кедрин смущенно замялся.
- Забыл.
- И я забыл, - сказал Зернов номер один.
- Вы постучали мундштуком по коробке «Казбека», - не без нотки превосходства напомнил Зернов номер два, - и сказали: «Хочу бросать, Борис. С завтрашнего дня обязательно». Общий смех был ответом: профессор Кедрин грыз мундштук с потухшим окурком.
- У меня вопрос, - поднялся адмирал Томпсон. - К господину Зернову в зеленом свитере. Вы помните нашу встречу в Мак - Мёрдо?
- Конечно, - ответил по - английски Зернов - двойник.
- И сувенир, который вам так понравился?
- Конечно, - повторил Зернов - двойник. - Вы подарили мне авторучку с вашей золотой монограммой. Она сейчас у меня в комнате, в кармане моей летней куртки.
- Моей летней куртки, - насмешливо поправил Зернов.
- Ты бы не убедил меня в этом, не посмотри я ваш фильм. Теперь я знаю: я не возвращался с вами на снегоходе, я не встречал американского летчика и гибель его двойника увидел лишь на экране. И меня ждет такой же конец, я его предвижу.
- Может быть, мы исключение, - сказал Зернов, - может быть, нам подарят сосуществование? Теперь я видел разницу между ними. Один говорил спокойно, не теряя присущего ему хладнокровия, другой был внутренне напряжен и натянут.
- Ты и сам в это не веришь, - сказал он. - Нас создают как опыт и уничтожают как продукт этого опыта. Зачем, никому не известно: ни нам, ни вам. Я помню рассказ Анохина твоей памятью, нашей общей памятью помню, - он посмотрел на меня, и я внутренне содрогнулся, встретив этот до жути знакомый взгляд, - когда стало опускаться облако, Анохин предложил двойнику бежать. Тот отказался: не могу, мол, что - то приказывает мне остаться. И он вернулся в кабину, чтобы погибнуть: мы все это видели. Так вот: ты можешь встать и уйти, я нет. Что - то уже приказало мне не двигаться. Зернов протянул ему руку, она наткнулась на невидимое препятствие.
- Не выйдет, - печально улыбнулся Зернов - двойник. - Поле - я прибегаю к вашей терминологии, другая мне, как и вам, неизвестна, - так вот, поле уже создано. Я в нем, как в скафандре. Кто - то, сидевший поблизости, также попробовал дотянуться до синтезированного человека и не смог: рука встретила уплотненный, как дерево, воздух.
- Страшно знать свой конец и не иметь возможности ему помешать, - сказал Зернов номер два. - Я все - таки человек, а не биомасса. Жуткая тишина придавила зал. Кто - то тяжело дышал. Кто - то прикрыл глаза рукой. Адмирал Томпсон снял очки. Я зажмурился. Рука Мартина, лежавшая у меня на колене, вздрогнула.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
12. «Что делать?» (1901 - 1902)
Составлено по наблюдениям и жалобам