Шестая лихая

- Это вода для пулеметов, - крикнул он. - Кто тронет, буду стрелять!

Полк двинулся дальше. Цыгане сами предложили нам воду. Мы наполнили ею кожухи пулеметов и фляжки. Но для Матусова воды не осталось. Это был единственный человек, кто не выпил ни глотка.

В 35-40 верстах от Царицына мы вкопались, вгрызлись в глиняные бугры, залегли на отлогой равнине широкой извилистой цепью. Вскоре ослышалась стрельба...

И вот прямо перед нами замелькали казаки в высоких фуражках с белыми кокардами, с откинутыми на спину серыми башлыками. Они стреляли много, беспорядочно.

- Должно быть, у этих гадюк полно патронов, - сказал мне Матусов.

- Даровые, английские, - ответил я. Вдруг Матусов упал: пуля раздробила ему бедро. Пока укладывали раненого на двуколку, вторая шальная пуля впилась ему в руку...

Поднялась наша комсомольская рота. Необстрелянные юнцы, кто пригнувшись, кто совсем припадая к земле, устремились е атаку на вражеские цепи.

И белогвардейские ряды дрогнули. Мощное «ура» прокатилось над степью: полк лавиной двинулся вперед, догоняя отступавших белобандитов.

- Передать по цели: справа вражеская кавалерия!...

Вот она совсем близко, окружает нас. Рядом - потные, пьяные, злобные лица.

Нас прикрыли старые, бывалые солдаты. Мы залегли.

Две роты красноармейцев отошли назад - и белоказаки оказались в тисках.

За Царицыном, под Бекетовкой, выросла первая братская могила отважных бойцов шестой роты. Здесь спят вечным сном слесарь нижегородской водокачки Карпычев, смельчак и любимец роты взводный командир Гусев и многие другие славные сыны комсомола...

Был у нас в роте паренек лет шестнадцати по имени Саша. Его вид вызывал у всех улыбку даже в самые тяжелые минуты. Он ходил в громадной высокой папахе, в шинели до пят. К портупее была пристегнута длинная сабля, которую Саша поддерживал левой рукой, иначе она волочилась по земле. «Тормоз - то подбери!» - кричали ему, когда сабля начинала прыгать по дорожным ухабам. Парня любили во всех ротах.

В последние дни обороны, под селом Варапоново, передовые цепи нашего полка дрогнули было перед наступающими деникинцами, которые шли во весь рост, в четком строю, под звуки труб и барабанов. В эту критическую минуту Саша выскочил на бруствер окопа и, размахивая саблей, закричал: «За мной! Да здравствует революция!» Десятки пуль пронзили грудь Саши, но весь полк поднялся в контратаку и отбросил врага.

С каждым днем бои становились все ожесточеннее. Случалось, что днем белякам удавалось нас потеснить, а ночью мы отвоевывали прежние позиции, пробивая дорогу штыками. И вот в самый разгар боев нашему полку был нанесен предательский удар в спину: штаб, состоявший из бывших офицеров царской армии, целиком перебежал к белым, угнав обоз с патронами и продовольствием.

Ранним утром мы собрались на митинг. Под сломанным крылом ветряной мельницы, на глиняном бугре стоял комиссар полка Печкин, а перед ним понуро переминались с ноги на ногу солдаты в лаптях и опорках, голодные, худые, обросшие. Оки ежились в рваных и вшивых шинелишках, прикрывавших их плечи еще на сырых полях Галиции и в туманных долинах Карпатских гор. Хлестал проливной, с градом дождь. Красноармейцы молчали. Вдруг к комиссару подошел солдат, рыженький, маленький, на одной ноге лапоть и онучи, на другой - какое - то подобие сапога.

- Миленькие вы мои, - начал он, обращаясь к нам. - Мы не зря назвали вашу роту «Шестая лихая». Но ведь без патронов - то и вы не вояки... Мне хорошая справа одежи или, скажем, особый харч не нужны, я и сухариком и воблиной буду жив. Но оружие мне справь, а то разве я солдат без него? Винтовочку - то мою разбило. Как же я теперь буду? А?

- А штык цел, дядя? - крикнул кто - то. - Ну, и коли штыком, бей прикладом!

От нашей роты выступил Володя Пучагин. Он говорил горячо и страстно. Настроение сразу поднялось. Митинг прошел бурно, и линию фронта мы держали стойко, пока не подошли рабочие дружины из города. Они подвезли ящики с патронами и продовольствием. Женщины, дети, даже старушки появлялись в предрассветный час на передовых позициях. Они приносили нам узелки с твердыми, как камень, лепешками, ситцевые кисеты с махоркой, в которых мы часто находили такие записки: «Дорогому бойцу, милому брату, нашему защитнику».