- Я помню, помню... Но почему они так быстро оповестили мир об этом лейтенанте? Во всех прежних случаях проходила минимум неделя, прежде чем они извещали о побеге Требовалось время, чтобы обработать беглеца. Помните? Им даже на жулика и разложенца Шелыганова пришлось потратить неделю, чтобы заставить его говорить то, что им надо. А тут хороший, наш парень - и вдруг так быстро с ним сладили. Одно из двух: или товарищи Кованькова - шляпы и его не знают, или... похищение. И все же мне кажется, что этот лейтенант не бежал. Так или иначе, надо срочно произвести дальнейшее расследование этой истории. Я думаю, что даже в случае похищения Кованькова мы предпримем не только открытые контрмеры. Протест протестом, а кроме того... словом, будем действовать. Подготовьте предварительный план. И надо спешить. Они могут увезти его в глубь Западной Германии, тогда все будет значительно труднее. Я надеюсь на вас, товарищ Рычагов.

- Постараюсь, товарищ полковник. Разрешите идти?

Остаток дня Павел Рычагов просидел в штабе, изучая дела, связанные с явными и мнимыми побегами советских военнослужащих в западную зону Германии. Там, где речь шла о явном побеге, все было ясно. Вот, служил в армии подлец, морально разложившийся чело: век. Естественно, что армейская дисциплина ему не нравилась, и он, полагая, что там, на Западе, будет лучше, бежал. Первые три - четыре месяца ему действительно там было лучше. Его портреты печатались в газетах, он выступал по радио, его обильно кормили и. поили. Но затем обычно все кончалось одинаково: его выбрасывали на задворки жизни, как вышвыривают на помойку выжатый лимон. А иногда и уничтожали...

Рычагов взял фотографию лейтенанта Кованькова: веселый паренек с черными густыми бровями, под которыми лукаво блестели светлые глаза. Снимаясь для личного дела, наверно, старался быть серьезным, а все же характера спрятать не смог. Внимательно рассмотрев фотографию, Рычагов пододвинул к себе папку с делами, в которых слово «побег» заменялось словами «вероятное похищение». В этих делах точно установленным бывал только факт исчезновения человека. Узнать же, что с ним случилось, чаще всего было нельзя.

Просматривая дела, Рычагов заметил, что в нескольких донесениях нашей разведки упоминалась фамилия майора Хауссона - одного из самых опытных работников американской разведки в Германии.

В Западном Берлине Хауссон появился сразу же после окончания войны. Наша контрразведка обратила тогда внимание на американского майора, называвшего себя уполномоченным Красного Креста. Под предлогом розыска в немецком тылу своих соотечественников, попавших в плен, майор рыскал главным образом в районах расположения советских войск.

Когда майору намекнули, что он ищет американцев не там, где можно их найти, уполномоченный Красного Креста мгновенно исчез. Но его фотография нашла свое место в соответствующей картотеке.

Вскоре было установлено, что майор начисто перестал интересоваться судьбой своих соотечественников и целиком занялся организацией шпионажа в советских оккупационных войсках. Одной из его постоянных обязанностей стала и обработка перебежчиков из восточной зоны.

Рычагов всматривался в фотографию Хауссона. Сухое, энергичное лицо с глубокими ямами глазниц, реденькие, тщательно приглаженные волосы. Майор снят за столиком, перед ним - кофейный сервиз. Рычагов повернул фотографию и прочел надпись: «Кафе «Орион». Напротив майора Хауссона сидит лицо неизвестное». Рычагов улыбнулся: «Так... Продолжим знакомство, господин майор. Где вы работали до появления в Германии? О! Вы, оказывается, облазили чуть не весь мир...»

В девятом часу вечера Рычагов встал из - за стола, потер кулаками уставшие глаза и ушел домой. Берлин спал, громадный изувеченный город; физическое увечье его сливалось с увечьем моральным, наносимым ему уже после войны людьми, интересы которых никогда не совпадали с интересами народов... Рычагов думал об этом, идя по пустынным улицам. На стенах домов белели плакаты, звавшие немцев строить свое миролюбивое, демократическое государство. Холодный ветер гнал по асфальту сухие листья... Вдруг над западной частью Берлина заметались лучи прожекторов, из черного неба на спящий город обрушился рев самолетов. Рычагов усмехнулся: знакомая картинка. Снова заработал «воздушный мост»...

Вот и этот так называемый «воздушный мост» - тоже часть «политической войны» Запада против Востока. С целью дезорганизации экономики восточной зоны западные оккупирующие державы ввели у себя собственную валюту. В Берлине начали одновременно действовать два вида денег. Это породило страшную путаницу в ценах, выгодную спекулянтам. В Восточный Берлин хлынули банды спекулянтов. А когда советские оккупационные власти, - чтобы приостановить эту экономическую диверсию, ввели некоторые ограничения на дорогах, ведущих, в западные зоны, немедленно был. поднят провокационный вой о красной блокаде Берлина. И якобы, для спасения: Западного Берлина от голода американцы организовали доставку туда продовольствия и угля на самолетах. Эту авантюру они назвали «воздушный мост». Именно, авантюру, ибо берлинцы продолжали как ни в чем не бывало кормиться за счет советской зоны, а несколько позже стало известно и другое: «мост» действовал в обе стороны, на этих же самолетах из Германии вывозились ее национальные ценности...

Рычагов несколько минут наблюдал свистопляску прожекторов, плюнул и пошел дальше. И снова стал думать о майоре Хауссоне. Может быть, в эту минуту майор напряженно смотрит в лукавые глаза лейтенанта Алексея Кованькова и ждет его ответа на заданный вопрос?...

3

Лейтенант Кованьков в это время спал. Да, он спал, и даже видел какой - то приятный сон. Но вот веки его вздрогнули и открылись, сперва чуть - чуть, потом широко. Кованьков приподнял голову, осмотрелся и медленно опустился на подушку... Главное - не забыть все, что случилось за это время, ничего не забыть, ни малейшей детали...

Итак, в девять часов вечера он собрался снести прачке белье. В последнюю минуту, когда он уже надевал шинель, позвонила Рената и предложила побродить часок по городу. Сказала: очень хороший вечер... Вечер, впрочем, был не таким уж хорошим. Даже в ноябре выдаются такие дни, когда осень словно хочет показать, что она не так уж плоха, как о ней думают люди, что она тоже может подарить солнечный день, а вечером развесить в небе звезды. Но все же осень оставалась осенью: пронзительный холодный ветер хлестал в лицо, хлопал сорванными афишами.

Кованьков отнес белье к прачке и встретился с Ренатой. Они бродили по пустеющим к ночи улицам. Говорили о книгах, о звездах, о спорте, о кинофильмах. Молчали о том, что заставляло их бродить вдвоем по городу в этот поздний вечерний час.

Они пересекли Шлоспарк, а затем по улицам Шарлоттен и Массовер вышли к станции метро. Рената показала глазами на синюю неоновую букву, горевшую над входом. Через минуту они уже сели в совершенно пустой вагон подземки и помчались под Берлином. На станции Александерплац вышли из поезда и поднялись на поверхность. Площадь была залита светом. Поздний час здесь еще не чувствовался.

- Пойдем к реке, - предложила Рената.

- К реке так к реке, - засмеялся Кованьков.

И снова они разговаривали, а о чем - и не вспомнишь. У поворота на Варшавский мост Рената остановилась.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.