Серенада

Извинившись перед Линдой, я побежал в холл. Труба оказалась на месте - она лежала на столе. Порчерлестер, очевидно, прибег к бесчестному способу, чтобы избавиться от меня. Я уже хотел вернуться в зал и потребовать у него объяснения, но тут мне пришло в голову, что солдат, возможно, оставил здесь свой инструмент еще утром, после репетиции, а сам так и не явился. Однако слуга, которого я вызвал, заявил, что трубач пришел ровно в половине восьмого, как было ему назначено, и что его, согласно моему распоряжению, проводили в буфетную, прилегающую к холлу, где он и сидит за стаканом вина. Порчерлестер обманул меня.

Когда слуга ушел, оставив меня в раздраженном состоянии, мое внимание почему - то привлекли сверкающие трубки и клапаны инструмента, лежавшего на столе. Среди неодушевленных предметов, окружавших меня, эта труба казалась особенно безмолвной и неподвижной, словно она выжидала удобного момента, чтобы исторгнуть таившиеся в ней ужасающие звуки. Я подошел к столу и осторожно коснулся указательным пальцем одного из клапанов. Затем осмелился слегка нажать его. Клапан щелкнул. Я невольно вздрогнул и виновато отступил назад. В это время раздался звонок суфлера: то был сигнал трубачу подготовиться к выступлению. С некоторым смущением я ожидал появления трубача, боясь, что он заметит, как я здесь по - детски забавляюсь его инструментом. Но он не появлялся. Мной овладело беспокойство - я побежал в буфетную. И там я увидел моего трубача: малый сидел за столом и крепко спал. Перед ним стояли пять опорожненных графинов. Я схватил его за плечо и тряхнул изо всех сил. Он что - то проворчал, испустил шумный пьяный вздох и опять заснул. Громко выругавшись, готовый растерзать трубача, я бросился назад, в холл. Снова раздался звонок суфлера. Этот звонок означал, что наступило время для трубача. На сцене ждали. Чтобы спасти пьесу от провала, я схватил трубу и изо всех сил начал дуть. Напрасно напрятал я легкие - труба не издавала ни малейшего звука. Делая отчаянные усилия, я чуть не лишился сознания - блестящий инструмент вывалился из моих рук. Резкий звонок суфлера опять нарушил тишину. Тогда я, словно клещами, вцепился в трубу, глубоко втянул в себя воздух, так что мои легкие, казалось, готовы были разорваться, сунул мундштук в рот, до боли стиснул зубы и сделал страшнейший выдох. Раздался такой звук, будто взорвалась бомба. Не знаю, как выдержали мои барабанные перепонки: электрические лампы на потолке закачались, шляпы моих гостей дождем посыпались с вешалки... Крепко сжав руками виски, я с ужасом увидел солдата, который, вывалившись из буфетной, бледный, как смерть, точно его разбудил звук трубы архангела в день страшного суда, стоял, покачиваясь, перед изумленными гостями, появившимися в холле.

После этого в течение трех месяцев я брал уроки у специалиста, постигая искусство игры на трубе. Мой учитель возмущал меня своими грубоватыми замашками, постоянным повторением, что звук трубы, больше чем какой - либо другой музыкальный инструмент, напоминает человеческий голос. Но это был опытный учитель, честно относившийся к делу, и я, несмотря на протесты соседей, продолжал брать у него уроки. Однажды я набрался смелости и спросил его, достаточно ли я подготовлен, чтобы сыграть соло в доме моего друга.

- Видите ли, сэр, - ответил он, - по правде говоря, у вас нет природной губы для этого. Да притом вы еще и мало занимались. И зря вы так напрягаете легкие. Поверьте мне, сэр, что это совсем лишнее и только портит тон... А что вы хотели бы сыграть для своего друга?

- Что - нибудь такое, чему вы меня научите. Серенаду Шуберта, например.

Он удивленно посмотрел на меня и покачал головой.

- Серенада эта написана не для такого инструмента, - сказал он. - Вы никогда ее не сыграете.

- Если только мне удастся хоть раз сыграть ее без ошибки, я заплачу вам пять гиней сверх обычной платы.

Это как будто убедило учителя. Но исполнение серенады Шуберта на духовом инструменте, несмотря на все мои старания, оказалось очень трудным делом и никак мне не давалось. В конце концов я все же преодолел трудности.

- Будь я на вашем месте, сэр, - сказал мой учитель, пряча в карман пять гиней, - я разыгрывал бы эту мелодию только для себя, а для друзей разучил бы что - нибудь полегче. Серенада у вас получается неплохо лишь тогда, когда вы упражняетесь при мне, но если меня не будет рядом с вами, вы увидите, что сыграть ее будет не так - то просто.

Я отнесся легкомысленно к словам учителя, ибо в то время я был одержим мыслью порадовать Линду непременно серенадой. Ее дом, находившийся у северного конца Парк - Лейн, был очень удобен для этой цели, и я уже подкупил слугу, чтобы он пропустил меня на небольшую спортивную площадку, расположенную между домом и дорогой.

Как-то в конце июня я узнал, что Линда решила отдохнуть после светских развлечений - провести вечер дома. Я усмотрел в этом благоприятный случай. В девять часов вечера, сунув свою трубу в чемодан, я проехал в такси до Марл Арч, а затем пешком направился к дому Линды.

Неожиданно мне встретился Порчерлестер.

- Хелло, мистер Грин! - приветствовал он меня. Не желая, чтобы он задавал мне вопросы, я первый спросил, куда он идет.

- Я иду к Линде, - ответил он. - Вчера она дала мне знать, что сегодня весь вечер будет одна. Я откровенно говорю вам об этом, так как знаю, что. вы человек чести и уважаете эту милую девушку. А я ее обожаю. Если бы я знал, что она интересуется не только моим голосом, а хоть сколько - нибудь и мной, то считал бы себя счастливейшим человеком в Англии.

- Я вполне уверен, что тут не в голосе дело, - заметил я.

- Благодарю вас! - воскликнул он, хватая меня за руку и крепко пожимая ее. - Как приятно слышать от вас такие слова, но я даже не смею льстить себя надеждой, что это действительно так. Я прямо задыхаюсь, когда смотрю на нее. Сколько раз я собирался спеть ей серенаду Шуберта, эту ее любимую вещь, но у меня не хватает духу.

- Почему? Разве ей не нравится, как вы поете серенаду?

- Я же говорю вам, что никак не осмелюсь, хотя Линда каждый раз просит меня спеть. Эта проклятая серенада уже пробудила во мне какое - то ревностное чувство. Я согласен на все, лишь бы понравиться мисс Фитцнайтингел. Сейчас я беру уроки пения, работаю, как собака, и думаю лишь о том, чтобы завтра в доме миссис Локсли спеть эту серенаду как можно лучше. Если вы встретите Линду, пожалуйста, об этом - ни слова! Пусть это будет для нее сюрпризом.

- Я не сомневаюсь, что вы поразите ее своим исполнением, - сказал я, радуясь в душе, что он опоздает на один день. Мне было совершенно ясно, что голос мистера Порчерлестера не выдержит никакого сравнения с меланхолической звучностью, мрачным тембром и большой силой звука, которым обладал находившийся в моем чемодане инструмент, - требовался лишь хороший исполнитель.