- Ступай к дедушке!
Дед стоял на прежнем месте. Когда я подошел, он взял меня за руку, и мы пошли с ним, как ходили, бывало, за малиной или за грибами, когда он по дороге рассказывал мне сказки, учил собирать птичьи яйца, находить мед, «козью бородку» и другие травы. Но сейчас дед ничего не говорил. Медленно шагая, он только изредка сжимал мою руку. Я шел, спотыкаясь, потому что все время смотрел на дедушку и не знал, сошел ли он с ума или с ним произошло что - то другое. Я хотел просить, чтобы он не вел себя так, чтобы перестал быть таким странным, не то я разревусь.
Кончилась изгородь, и дед остановился. Он присел передо мной на корточки и некоторое время смотрел мне в лицо. Затем поднял мою голову и трижды плюнул мне в лицо крест - накрест, так, как это делают маленьким и больным детям, чтобы их не тронула порча. Потом дед поцеловал меня, чего никогда прежде не делал, и неприятным, хриплым голосом сказал:
- Ну, иди домой. Скажи матери, чтобы она берегла тебя, потому что меня ты больше не увидишь.
Тут он поднялся с такой поспешностью, словно его кто - то позвал. Больше дед не взглянул на меня, и не успел я опомниться, как его фигура исчезла среди деревьев за густой пеленой начавшегося снегопада.
Отец стоял все на том же месте и глядел в небо, как и в ту минуту, когда я его оставил. Он отослал меня в избу. Малыши уже спали, а матери в комнате не было. Я сел на дедушкино место и решил ждать его возвращения.
Когда отец вошел в избу, я отважился спросить:
- А когда дедушка вернется домой?
- Тогда, когда ты перестанешь спрашивать! - угрюмо ответил отец.
Он шагал по комнате взад и вперед, теребил свои усы и вел себя, как медведь на цепи. Брал в руки то одно, то другое, но тут же клал на место. Наконец, он присел на свою скамейку и уставился на огонь.
Мать вошла с сухим валежником и сбросила свою ношу. Отец стал подбрасывать дрова в печку. Огонь гудел, трещал, искры стреляли во все стороны, вся печь, казалось, кряхтела, стонала, а отец все подбрасывал, и лицо у него было такое страшное, что я подумал: «Скажи ему сейчас хоть одно слово, он тут же прибьет меня».
Кто - то постучал в дверь. Мать пошла отпирать и вернулась с Игнатом Чурошем, дедушкиным кумом.
- Добрый вечер!
- Дай бог! - приветствовал его отец, но не встал с места, а только закрыл дверцу печки.
Мать подвинула стул, и дядя Игнат, опираясь на свою крючковатую палку, сел. Никто не обращался к нему, хотя по всему видно было, что он только и ждет разговора. Он ерзал на стуле, откашливался, сморкался, щурил свои маленькие старческие глаза, но так как все продолжали молчать, спросил:
- А где старик?
Мой отец и теперь не взглянул на него.
- Как видите, его здесь нет! Дядя Игнат вытащил кисет с табаком, но не закуривал. Он огляделся вокруг, посмотрел на нас, посмотрел в лицо матери и, наконец, остановил свой взгляд на дедушкиной скамейке, где еще лежала оставленная им старая одежда. Тихо, ни на кого не глядя, дядя Игнат спросил:
- Так это правда, что он ушел? Отец поднял голову.
- Куда?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.