Смуглый и словно ещё больше почерневший от бессонных ночей, быстрый и лёгкий в движениях, Владимир Алексеевич Корнилов бережно подсаживает Нахимова в гичку и, отпуская гребца, сам гребёт вдоль берега. Только сейчас, к вечеру, два адмирала остались наедине и теперь вместе идут на корабль «Владимир», к капитану третьего ранга Бутакову, замыслившему одиночную вылазку в море - «попугать союзников».

- Кутузов говорил, что моряку Чичагову можно простить березинскую неудачу, ибо не он виноват, если государю угодно было доверить ему действия, требующие осведомлённости не в морском, а в пехотинском искусстве, - говорит Владимир Алексеевич, управляя вёслами, - но нам с вами никто не простит, если мы уподобимся Чичагову!

- А князю Меньшикову бог простит! - едко вставляет Нахимов.

- Ему, но не нам! - продолжает свою мысль Владимир Алексеевич. Он избегает толковать о светлейшем, то ли из нежелания осуждать главнокомандующего, то ля из привычки не полагаться на него в делах. - О другом хочу вам сказать. Думал я, что может выручить Севастополь в этой войне, при той малости сил, которой пока располагаем. Главное вижу в оттяжке времени и в постепенном обессиливании врага. А знаете, выдержим первые атаки - отобьём и последние, хоть и горько знать, что вражеские пули за версту достают, а наши - спасибо военному ведомству...

Он поморщился, и узкое строгое его лицо приняло на минуту выражение знакомой Нахимову вежливой отчуждённости.

- Не говорил я вам, Павел Степанович, - тут же оживился он, - что разрешил открыть мастерскую оружейников? Пусть наши мастера совершенствуют штуцера. Думаю, надо во всём нашим людям дать больше свободы для военной выдумки. Охотников я утром к себе приглашал, среди них лейтенанта Обезьянинова с тендера «Струя»: он хорошо перепёлок бьёт. Вот из этой среды, из охотников и людей, лучше всех знающих окрестные горы, надо создать группу переодетых лазутчиков, чтобы за союзниками следили... Не дай бог, посты наши опоздают донести, ведь горы открыты, а на месте французов я бы давно какой-нибудь обход предпринял. Всё это немаловажно для народной войны, какой станет наша Севастопольская кампания. О действиях же кораблей особо хочу план предложить... Только, Павел Степанович, - оставил он вёсла, - возьмите вы под своё начальство и мою сторону... и меня, стало быть.

- Что вы, Владимир Алексеевич! - немного смутился Нахимов. - По чину и положению вам ли уступать мне?.. Нет, я вас о том же намерен просить!

- Командование должно быть в одних руках! - сурово отчеканил Корнилов. - Вольно светлейшему делить его между нами. А кроме того ваши знания и способности всегда вас отличали меж нами, всё в кулаке держите, Павел Степанович, хотя с виду очень вы мягки... А я, ежели знаете, штабной человек и вам подчиняться от всего сердца хотел бы.

Он снова взялся за вёсла и, опасаясь, как бы Нахимов не посчитал сегодняшний их разговор об этом уже окончательным и не настаивал бы на своём отказе, промолвил предупредительно:

- Ну, другой раз, другой раз, Павел Степанович!...

И, задумчиво глядя в сторону, где далеко за створами бухты чуть светились в мглистом вечернем сумерке огни союзнической эскадры, сказал, усмехнувшись:

- О чём-то там храбрые воители совещаются?.. У себя в Париже Свит-Арно действовал решительнее, когда устраивал дворцовый переворот. А Реглан хоть и лишился руки под Ватерлоо, но с тех пор совсем не воевал. А ведь, небось, один перед другим хорохорятся да втайне ждут, чтобы турки баталию начали. Говорят, ведь сэром Регланом установлены по светскому этикету правила войны. Вы, например, Павел Степанович, погрешили против традиций Нельсона, не предупредив гурон о часе, когда явитесь в Синоп... Дуэлянты в одежде разбойников, играющие в этикет, - вот кто эти воители. И будь у турок флот, они выслали бы его сейчас против нас, теперь же англичанам надо идти самим! А давно ведь сюда им хочется, ещё и при Наполеоне хотелось!

Корнилов развеселился, встал во весь рост и крикнул в темноту - туда, где высились стеной чёрные борта кораблей:

- Эй, на «Владимире»!

Несколькими минутами позже адмиралы сидят в маленькой каюте командира и слушают его рапорт.

- Я полагаю, наши оставшиеся корабли, не обращенные в батареи, не должны бездействовать, - излагает молодой Бутаков свой план действий. -Паровым судам меньше всего пристало отказываться от атак, которые могут нарушить строй и огневое расположение союзников. Они ведь боятся наших брандеров. Кроме того, - Бутаков выжидательно смотрит на Павла Степановича, - смею думать, что «Владимир» коли и не вернётся, то потопит флагманский корабль врага. Разрешите готовиться, ваше превосходительство? Не «Владимиру» ли первому выпадет честь напомнить, что Черноморский флот жив?!

- Не теперь, - спокойно останавливает его Нахимов. - Теперь разрешаю другое...

- Слушаю, Павел Степанович!

- Потопить корабль, пусть то не будет флагманский, но не иначе, как возвратившись невредимым. И только так. Способны ли вы к этому?

Бутаков молчит. Сказать о том, что не всегда человек волен в своей жизни и во многом зависит от случая, - значит, вызвать недовольство Нахимова. «Какие там случаи! - скажет ему адмирал. - Моряк - математик, вы же, кажется, лихач». Нахимов смотрит ему в лицо и угадывает его мысли.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.