У сараев бродили верховые; назад на большой овраг не пройдешь, и я решился пытать — пройти новым путем.
Там, в верховьях — болота; если они разбухнут, то залезешь наверняка, а, может, и выберемся.
Мы пошли, скрючившись и тыкаясь руками в грязный снег; сзади темгеневская колокольня и с нее должны смотреть антоновцы.
Вдруг колокольня, осклизлые сараи, сею, ободранные ветлы с орущими грачами — все пропало... С реки, с разлива закосматился густой туман и пошел прямо к нам, и от болот к нему потянулись струйки.
— Ага, — конники разогнулись и стали приятно разминаться.
— Бежим, — побледнел я, поняв туман. — Бежим!..
Промокшие сапоги хлюпали, ноги ныли от мокрого холода; мы убегали от тумана, а капризный овражек вилял, и нельзя было перейти его, набухший, желтый, больной водянкой.
Там в верховьях, можно вылезти — когда-то для осушки болота рыли канавы — по канавам можно выбраться. Но добежать не успели — туман заполнил всю низину.
— Ерунда — сказал белобрысый, — до села три версты; дуем прямо, не увязнем: не раскисли еще болота!
— Померзнем от мокроти, — сказал я, чуя в тумане едкий холод.
— Ерунда валяй!..
И мы зашлепали прямо то втюхиваясь в липкую пашню и едва таща култыхи ног. то рюхая по желтому снегу, то просто бредя по-колено в воде. Ноги у меня ныли и дергали. Угреватый через десяток шагов регулярно сплевывал и матерился.
Холод стал забираться в рукава, за шиворот неприятно леденить и передергивать. Закурили... Не помогает...
Впереди туман и вода. Раз, два — втюхались по пояс, и вода побежала мне в штаны, скользкая, как замороженная болотная змея.
У меня стало стучать и мутиться в голове, дробовик тянул и казался огромной тяжестью. Я порывался бросить его к чорту в болото.
Конники отирали холодный пот.
Вдруг впереди шлепнуло брызнуло обдало грязью и снегом и пачкая следами поле, понесся перепуганный, пегий заяц.
— Ату! — гаркнули конники.
— Стой... — я схватил дробовик, но заяц потонул в тумане; ах, чорт! И засопев, почуяв горячее биение сердца побежал я по его грязным следам.
Вот опять он зашлепал, и затрепыхались в тумане его большущие уши; меня взял задор, и, когда я услышал: «вернись ч-о-орт... заведет, увязнешь!» — я снова полез по его следам.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
«О, родина святая. Какое сердце не дрожит, тебя благословляя». Некрасов.