Дверь из цеха открывается так, будто ее распахивает шквалом. Сразу заглушаются все голоса. И невольно хочется удержать на столе бумагу, чтобы ее куда-нибудь не унесло. Но если дверь закрыта, в красном уголке довольно тихо. Бюро всегда собирается здесь.
Раю В. официально вызвали на бюро с определенным намерением: «Всыпать как следует».
На Раю были сердиты все. Толе она дерзит всякий раз во время работы; Тамаре нагрубила, когда та напомнила ей о членских взносах; Саше и Жене «дала отпор» за то, что те позвали ее на собрание. Терпение, наконец, лопнуло, когда она при Тамаре в ответ на какие-то справедливые замечания оборвала тетю Машу, человека, проработавшего в этих стенах пятьдесят пять лет.
Рая быстро вошла в комнату, ни на кого не взглянув, не кивнув никому головой, села я стала глядеть в окно.
Тамара коротко объяснила, зачем сюда позвали Раю. Та и головы не повернула. Толя сказал, что обидно, когда в хороший коллектив приходят вот такие «оригиналы». Коллективу каждый человек дорог.
Что-то прямо взорвалось в Рае. Она резко повернулась.
- Какая неправда! Если человек дорог, мимо него не проходят, как мимо дерева, - нет, не дерева! - за деревьями ухаживают, - как мимо столба, лишь бы не стукнуться!
- Как тебе не совестно?! - воскликнула Женя. - К тебе сто раз подходили, а ты же слова не дослушаешь и сразу: «Отстань!», «Отвяжись!»
- А вы подходите только что-нибудь объявлять... о собраниях, о взносах. А между собой вы и про другое говорите. Когда Саша выходит из конторки, - Рая встала и представила, как выходит Саша, - а Тамара в это время входит в цех, так улыбка от одной к другой через все станки пролетает. Мне так никто из вас ни разу не улыбнулся! - Она круто повернулась, загремев стулом.
Члены бюро примолкли. Все посмотрели друг на друга. У Толи собрались на лбу серьезные складки. Тамарины глаза потемнели и стали почти синие, что бывает с ней при самом сильном волнении. Женя сидела нахмурившись и чертила что-то на бумаге.
- Нечего вам притворяться, что я вам нужна. Никому я не нужна! Вызвали потому, что сердитесь, а до меня самой вам нет никакого дела. А я и не нуждаюсь! Подумаешь! Я работаю и план выполняю не хуже других, - сказала Рая.
- Но, положим, и не лучше многих, а ведешь себя недостойно, и тебя, как комсомолку, надо было бы наказать, - сказал Толя. - Цех наш дружный. Только ты одна где-то в стороне. Но тут виноваты и мы. Не заметили, что среди нас появился «одиночка».
Разговор разгорелся горячий и беспощадный.
Это очень тяжело, когда человек перестает верить в то, что он нужен коллективу, что и его могли бы любить, могли бы и о нем заботиться.
Никто не произносил «речей». Чувства, блестевшие в глазах и звучавшие в интонациях, делали все слова значительными и большими.
Конечно, бывает, - человек не может подойти первым. Из гордости, по застенчивости, а может быть, пережитое горе сделало его замкнутым. И никто не помог ему перешагнуть через эти препятствия. Может быть, он ждал в какую-то минуту простой, дружеской улыбки, но все прошли мимо. И вот ему не с кем поговорить, дома он один, и даже в кино он идет один, тесного круга друзей у него нет. Но есть круг более широкий, где он полезен, нужен, где о нем неустанно заботятся.
- Кто же это обо мне так заботится, что я даже этого не замечаю?
- Да, о тебе заботятся все лучшие люди комбината!
- То, что я получаю, я получаю за свою работу, а не потому, что обо мне кто-то думает.
- А о профессии твоей кто позаботился? В прошлом работница становилась настоящей ткачихой после многих лет тяжелого труда. Знания приходили поздно, когда здоровье уже было подорвано и силы уходили. А ты, как и вся молодежь в цехе, стала квалифицированной ткачихой через полгода. Здесь тебя после школы ФЗО встретили и мастер, и инструктор производственного обучения.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.