Было это в пору моей охотничьей юности. В двенадцать лет я пристрастился к охоте и по примеру отца стал начинающим утятником. Озёр вокруг нашего села плескалось много, недостатка в дичи не было. Но охотничьи припасы в ту пору приходилось добывать с трудом, и охотников насчитывалось мало.
Один из приятелей вашей семьи, председатель сельского совета Василий Тимофеевич Белоусов, стал заядлым охотником тоже с детства. Поэтому он с удовольствием брал меня во все свои охотничьи походы.
С терпением и большим желанием объяснял он мне способы добычи той или иной птицы. Но к уткам он относился с некоторым презрением.
- Что утка? Утка она и есть, - говорил Белоусов коротко. - Вот гусь, братку ты мой, - это птица! Думаешь, почему я свою фузею не меняю? Потому что калибр у неё подходящий для гуся. Такой теперь не найти! - и он любовно поглаживал длинный ствол древнего шомпольного ружья восьмого калибра.
И впрямь, подобную пищаль трудно было найти в целой округе!
- Утка! - пренебрежительно повторял в размышлениях мой наставник. - Есть дичь и получше. Ну, уж не говоря о гусе, тетерев, например. Ведь из моего ружья на хорошем току за раз до десятка можно снять. Бывало, и снимал, - говорил он мне доверительно. - Или на куропаток осенью из засады... Вот хочешь, в следующее воскресенье махнём с тобой на поля. Тока я заприметил ещё с прошлого года.
Понятно, я с радостью согласился.
В воскресный день задолго до рассвета мы были уже далеко от села, в полях среди берёзовых колков.
Из прошлогодних, сделанных кем - то скрадков мы взяли на току пять чернышей: один достался на мою долю, а четырёх с двух выстрелов сбил Василий Тимофеевич.
Пушечный грохот шомполки, видимо, настолько напугал токовиков, что они в то утро и не пытались поблизости начинать свои любовные песни и драки.
Мне хотелось побродить по полям вокруг: а вдруг встречу на полевых мочажинах сторожких шилохвостней! Они любят купаться в мелких весенних лывинах. По болотцам среди рощиц водились здесь кряквы. Пылкое мальчишеское воображение рисовало богатую добычу.
Майское утро разгоралось. Над полями под горячими уже лучами солнца струились волны испарений. Земля вдыхала живительное тепло. Всё тянулось вверх: и буйные соки деревьев к набухшим почкам и первая зелёная травка по бережкам лывок. Последние побуревшие сугробы снега по густым кустарникам, по северным склонам овражков таяли на глазах. Над всем этим, враз ожившим в тепле и свете пейзажем лесостепи неумолчно звенели колокольчики жаворонков. И откуда - то с вышины доносилась волнующая чуточку грустная и всё - таки радостная песня журавлей, невидимых в глубине бездонного неба.
- Иди поброди, - сказал мне Василий Тимофеевич. - А я часок - другой вздремну.
Он устроился на охапке сена у бывшего стожья. Коня мы привязали к стоящей рядом берёзе и задали ему вволю корма.
Я забрался довольно далеко от места нашей стоянки. Шагая от лывины к лывине, я дважды неудачно пробовал подкрадываться к парам шилохвостней. Издали заметив меня, селезень вытягивал свою похожую на берёзовый колышек длинную шею, предупредительно издавал сердитое «трррык» и первым снимался с лывины. Следом за ним улетала и уточка. Только в одном из берёзовых колков я убил влёт поздно поднявшегося крякаша. Красавец - селезень лежал у меня в сетке с подвёрнутой под крыло головой.
В приподнятом настроении я двинулся в обратный путь. И вдруг до моего слуха издали донёсся звук, похожий на громкий, резкий смех: рав - рав - рав - рав! С металлическим оттенком смех повторялся вновь и вновь. «Куропат!» - мелькнула у меня мысль, и я пошёл на звук.
Петушок заметил меня раньше, чем я его. Видимо, куропат вначале считал, что я не разберусь и пройду мимо него, затаившегося у корней берёзки. Он был похож на ком снега. Но когда я, заметив его, начал приближаться, огибая широкий полукруг, к берёзке, куропат вскочил на ноги и не полетел, а побежал к ближнему колку. Я пошёл влево, окружая березняк. Согнувшись, я пробирался меж деревьев и кустов, разглядывая, куда бы мог спрятаться пересмешник - куропат. Я увидел его, бегающего по противоположному краю березняка Куропат, конечно, заметил меня и побежал неторопливо к вырубке. Припав к земле, я стал подкрадываться к нему, прячась за кучами хвороста. Приподняв голову, с удивлением увидел куропата сидящим на пеньке. Он ходил по срезу, энергично повёртываясь то в одну, то в другую сторону, поднимая и опуская быстро голову: он неотрывно следил за мной.
До птицы было метров пятьдесят. Я положил поудобнее ствол ружья на кучу хвороста и, тщательно прицелившись, выстрелил. Я посмотрел через пороховой дым: куропата как будто ветром смело с пенька. Очевидно, он упал по ту сторону. Уверенный в успехе, я со всех ног кинулся к добыче, на ходу разомкнув затвор ружья. Ещё не успев перезарядить свою централку, я увидел, как из - за пенька взметнулся белый комочек, и «наверняка убитый» куропат стремительно, «свечкой», поднялся в воздух. Насмешливо и торжествующе захохотав, он полетел вдаль.
Пока я вставлял патрон, он уже отлетел достаточно далеко, но я всё - таки выстрелил ему вдогонку. Куропат сел поодаль в полыннике. Надежда: «Подбил!» - снова мелькнула у меня, и я кинулся бегом к птице. На этот раз куропат не стал дожидаться нового выстрела. Он взлетел, не подпустив меня и на сто метров. Ещё раз посмеявшись надо мной, он полетел по полукругу к берёзовым колкам.
Совершенно озадаченный, я оглядывался: куда завёл меня хитрый куропат?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.