Многое довелось повидать Ивану Ивановичу. С Наполеоном воевал, с русской армией до Парижа прошёл, стихи писал, но, оставшись недовольным своими первыми опытами в стихах, отбирал их у книгопродавцев и сжигал. Слава писателя исторических романов пришла к нему значительно позднее.

В отставку вышел молодым. Перешёл на учебное ведомство. Думал, что в партикулярном состоянии молодому человеку будет меньше хлопот, а получилось наоборот.

В учебном ведомстве всюду разорение и скудость. И в Пензенской гимназии, куда назначили Ивана Ивановича Лажечникова директором, тоже худо.

Вздыхает Иван Иванович, припоминая своё появление в Пензе - невежественном, грязном губернском городе, где хорошо жилось только ленивому, равнодушному губернатору Лубяновскому, чиновникам акцизного ведомства да взяточникам судейским.

В Пензу Лажечников приехал под вечер.

А на следующее утро знакомился с гимназией.

Ещё в передней Лажечников услышал шум и крики «у - р - а!». Внезапно широко распахнулась дверь, и ватага гимназистов выбежала в коридор, едва не сбив с ног Ивана Ивановича. Школьники волокли на руках человека в вицмундире, который сам двигаться не мог в силу воздействия горячительных напитков.

- Что это? - удивлённо вскрикнул Иван Иванович.

- Погребение кота, - со смехом ответил кто - то из убегавших.

Лажечников заглядывал в классы. Всюду было безлюдно и тихо: ни одного учителя, ни одного ученика...

Забот с первого дня оказалось много, но Иван Иванович не роптал. Дело всё же нравилось. Свою гимназию директор любил, хотя многого для неё сделать не мог.

Невеликого иждивения стоила казне наука. Губернское казначейство давало гимназии на год три с половиной тысячи рублей, три тысячи жертвовал приказ общественного призрения. На эти мизерные деньги нужно было тянуться весь год.

Учатся плохо. К какому учителю ни заглянешь в ведомость - двойки да двойки. И взыскивать с гимназистов нельзя: всё от той же скудости зависит.

Кроме гимназии под присмотром Ивана Ивановича находились уездные училища. Положение их было много хуже гимназии. После поездок по училищам ещё грустнее становилось на душе.

«Хорошо говорить, Михайло Васильевич, - огорчённо думал Лажечников, выезжая из Пензы в Чембар. - Попробуй народить и воспитать в сей скудости и дичи уездной Платонов да быстрых разумом Невтонов. Нет пока размаха нашим Ломоносовым».

Побывал Лажечников во многих местах губернии. Нигде ещё не пришлось видеть ничего утешительного. И уж не в Чембаре же, куда ехал с ревизией Иван Иванович, в этом убогом городишке, искать было этого утешительного, радующего сердце.

Бывали минуты, когда Григорий Никифорович становился непохож на самого себя. Распрямлялись нахмуренные брови, желчный и насмешливый лекарь уступал место добродушному шутнику.

- Ты слушай мать - то, Виссарион, - посмеиваясь, говорил он. - С меня во всём пример не бери. Водку не пей, с именитыми господами в родстве не находись и лекарскому делу силу не отдавай. В России только немцу - лекарю почёт, а не нашему брату...

Махнув безнадёжно рукой, Григорий Никифорович с задумчивым видом гладил белокурую голову сына. Немного помолчав, лекарь грустно заключал:

- Худо живём, Виссарион, но не могу по - другому. Не привык хлеба насущного ради душу в грязь затаптывать, а у нас этого требуют.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.