знакомство

«Я приехал в Москву 13 апреля 1839 года и на другой же день отправился к Белинскому, - вспоминает Иван Иванович Панаев, - вся умная и читающая молодёжь была в это время увлечена его статьями. Видеть этого человека и говорить с ним казалось для меня счастьем.

... В Москве все имевшие средства дворяне ездили обыкновенно в каретах четвернёю на вынос. Мне подтвердили, когда я отправлялся в Москву, что без четверни на вынос я не могу показать носа ни в один порядочный дом - и тотчас же по приезде в Москву я завёл себе четверню на вынос. На этой - то четверне, о которой мне и до сих пор ещё вспоминать стыдно, я отправился к Белинскому.

Он жил в каком - то узеньком я глухом переулке недалеко, кажется, от Никитского бульвара, в деревянном одноэтажном домике, вросшем в землю, окна которого были почти наравне с кирпичным узким тротуаром. Когда моя четверня на вынос подкатила к воротам этого домика, домик весь заходил ходенём. Такого грома не раздавалось в этом переулке с самого его существования.

Я вышел из кареты, покраснев до ушей. В эту минуту я мучительно почувствовал неприличие моей четверни и грома, произведённого моею каретою, но уже было поздно. Совершенно сконфуженный, с замирающим сердцем я вошёл на двор, поросший травою, и робко постучался в низенькую дверь...

Дверь отворилась, и передо мною в дверях стоял человек среднего роста, лет около 30 на вид, худощавый, бледный, с неправильными, но строгими и умными чертами лица, с тупым носом, с большими серыми, выразительными глазами, с густыми белокурыми, но не очень светлыми волосами, падавшими на лоб, в длинном сюртуке, застёгнутом накриво. Я сейчас догадался, что передо мною сам Белинский.

- Кого вам угодно? - спросил он немного сердитым голосом, робко взглянув на меня.

- Виссариона Григорьича. - Я такой - то.

(Я назвал свою фамилию.)

Голос мой дрожал.

- Пожалуйте сюда... Я очень рад... - произнёс он довольно сухо и с замешательством, и из тёмной, маленькой передней повёл меня в небольшую комнатку, всю заваленную бумагами и книгами. Мебель этой комнатки состояла из небольшого дивана с износившимся чехлом, высокой и неуклюжей конторки, подкрашенной под красное дерево, и двух решётчатых таких же стульев.

Я просидел у него с полчаса...

Я встал с дивана в надежде, что Белинский удержит меня, но он не удерживал. Он проводил меня до дверей, сказав, что непременно зайдёт ко мне наднях.

Я вышел за ворота и пошёл пешком. Мне стыдно уже было садиться в мою карету, запряжённую четвернёю, и я приказал ей следовать за мною.

- Только, пожалуйста, без шума и без грома, - сказал я кучеру...».

«Пролетарий...»

«С первым из литераторов, - вспоминает Авдотья Панаева, - я познакомилась с В. Г. Белинским, на другой день моего приезда в Москву. Панаев завёз меня к Щепкиным, а сам отправился к кому - то на вечер, где должны были собраться московские литераторы. Старшая дочь Щепкина чувствовала себя нездоровой, лежала в постели у себя в комнате наверху и прислала брата за мной.

Я нашла в её комнате молодёжь. У печки, прислонясь, стоял белокурый господин; мне его представили, - это был Белинский. Он не принимал участия в общем разговоре, но когда зашёл разговор об игре Мочалова, Белинский заговорил, и я запомнила его сравнение игры двух артистов.

- Смотря на Каратыгина, - сказал он, - ни на минуту не забываешь, что он актёр; а в Мочалова представляется человек со всеми его достоинствами и пороками.

С Белинским я стала видеться каждый день, он приходил к нам утром, пока ещё Панаев не уезжал с визитами, и постоянно беседовал о литературе...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.