Нюша

Пришёл из райцентра фотограф с треножником. Накрывшись чёрной простынкой, долго фотографировал Нюшу. Другой приехал вечерним поездом из областного центра. Этот снимал без простынки, жёг магний, ослепляя Нюшу шипящими голубыми вспышками, и велел Нюше вынуть из ушей серьги, милые её клипсы: почему - то они ему не понравились. Третий фотограф приехал утренним поездом из Москвы, в совхоз его доставили на райисполкомовском «газике». Московский понравился Нюше больше всех. Он сказал: «Вот вы какая, а я думал, вы пожилая - мамаша!». Она стала было снимать серьги; он сказал: «Зачем это? Будьте такая, как вы есть, а серёжки вам идут». Он сфотографировал отдельно Нюшу и отдельно Стрелку, потом Нюшу рядом со Стрелкой, потом Нюшу с доярками четвёртой бригады, потом Нюшу с Таней. Хотел снять Нюшу с Беликовым, но тот отказался сниматься... Фотоаппарат у московского фотографа был маленький - маленький, умещался на ладони.

Фотограф уехал, обещав всем прислать карточки. Принесли районную газету с Нюшиным портретом. Под портретом было напечатано: «Анна Власова» - очень крупно, и это хорошо, потому что портрет был совсем непохож. Нюша была на нём старая и толстая, даже отец и мать не узнали бы без подписи... Приехали из треста старший зоотехник и старший ветврач, их прислал Данилов. Опять начались совещания около Стрелки. Даже Иконников теперь часто бывал на скотном – не то его задело за живое, не то неловко было при начальстве сиднем сидеть в конторе... Нюша не могла участвовать в совещаниях, у неё не было времени: Стрелка дала уже пятьдесят пять литров, доить её приходилось семь раз в день; Нюша пробовала доить даже восемь раз, но Стрелка забастовала - в восьмую дойку не дала ни капли.

«Что, Нюша? Так начинается слава». Нюша исхудала... Каждый день Коростелёв и Беликов, бригадир и доярки гнали Нюшу. «Бери выходной, с ума сошла, в больницу себя загонишь, без тебя будто некому управиться!» - кричали доярки, жалея её и сердясь от жалости. Она их не слушала: какой там выходной! Уйти, когда сбываются, наконец, её желанья?!

Раньше дни были коротенькие; особенно зимние, когда светает поздно, темнеет рано. Как будто только что встал и умылся, ан, уж ложиться время. И не вспомнишь сразу, что было в четверг, а что в среду, потому что четверг был похож на среду, а среда на вторник... Теперь дни стали очень длинные; от утра до ночи столько событий, встреч, разговоров! И уже непохож вторник на среду, потому что одно происходило во вторник и другое - в среду. И каждое происшествие врезается в память навеки, и все как есть Нюшины нервочки натянулись и поют...

- Нюшка, падёшь! Ой, смотри, девка, падёшь!

- Отвяжитесь! Не паду!

В совхозе секретарь обкома партии: специально приехал; с ним Иван Никитич Горельченко. Третий день они тут; приходят по утрам, как на службу. Пятьдесят девять и четыре десятых литра надоила Нюша от Стрелки... Ещё газета, областная, в ней портрет, похожий, но без клипсов, такая обида! Данилов приехал, директор треста; на летучке объявляет Нюше благодарность. Прибыли представители от министерства, изучать нюшин опыт. Шестьдесят два и одна десятая... Кого тут нет сейчас, в совхозе: райисполком, райзо, облзо, зональная станция, колхозные животноводы! Шестьдесят три литра... Ветеринары не отходят от Стрелки; представители министерства считают целесообразным ввести дополнительное кормление в ноль часов двадцать минут; овсяная мука и брюква... Шестьдесят пять литров... Коростелёв, Дмитрий Корнеевич, давеча пришёл, спрашивает как всегда: «Ест?» «Ест!» «А ты ешь?» - спрашивает вдруг. Нюша засмеялась, а он ей на лоб руку положил, пощупал, нахмурясь, нет ли жара у неё. Какой там жар! Данилов, директор треста, обязал директоров совхозов обсудить нюшин опыт на собраниях. Из министерства опять телеграмма, чтобы каждый день производили ветосмотр Стрелки; а ей и так то температуру измеряют, то пульс, то дыхание. И каждый день составляют акты: «Сего числа произведено контрольное доение рекордистки Стрелки, принадлежащей совхозу «Ясный берег», находящейся в обслуживании доярки такой - то...». Два журнала заведены на Стрелку: журнал наблюдений за состоянием здоровья и журнал расхода кормов... Шестьдесят шесть и восемь десятых... Облзо и зональная станция взяли на себя научную консультацию по кормлению Стрелки; до сих пор в «Ясном береге» только Брильянтовая пользовалась такой честью... Опять телеграмма от министра! Беспокоится: как в совхозе с кормами, не подбросить ли концентратов? Да, да, да, подбросить, да побольше! Пришла центральная газета; клипсы вышли, как живые! Телеграмма от академиков. Когда её принесли, Нюша доила: через плечо прочла. Взяли бы лучше да приехали, хоть посмотреть, какие они есть, академики... И они приезжают, как по заказу; даже не приезжают, а прилетают, - специально им дали самолёт, чтобы слетать к Нюше. Два академика, оба седенькие, один бритый, другой с бородкой. Ходят ботиночками своими по грубым мосткам скотного двора, а другие всё следом, как свита... Академики постановляют: «В целях создания для коровы более продолжительного отдыха в ночное время, перевести на шестикратное доение, перенеся последнее доение с 23.30 на 22 часа». Шестьдесят восемь и пять десятых... Громадные рационы выписываются Стрелке. «Ест?» «Ест!».

Семьдесят один.

Она сидела и доила корову, маленькая девушка в малиновых, ягодками, серёжках; академики, хозяйственники и партийные работники стояли почтительно и смотрели, как она доит.

На пятьдесят шестой день после отёла Стрелке скормили девяносто два килограмма кормов, считая обрат. Она дышала, как паровоз, но ела. В этот день дала семьдесят два и девять десятых литра молока. На другой день отказалась есть.

- Стоп! - сказал академик с бородкой.

- Ну да! - грустно сказал Коростелёв.

Беликов и Толя пошли в служебку и составили акт: «Принимая во внимание общее состояние коровы на такое - то число и слабую поедаемость установленных рационом кормов при высоком удое, дальнейшее раздаивание и удержание рекордного удоя считать нецелесообразным и опасным для здоровья животного».

Нюша медленно прочитала акт, с трудом вникая в смысл неуклюжих фраз. У неё было такое чувство, словно она бежала, бежала, бежала, едва касаясь земли, и вдруг её схватили и остановили сразу.

- Я пойду, - сказала она.

- Придётся задержаться ещё часа на два, - сказал Беликов. - Мы сейчас отсюда в красный уголок. Там из колхозов пришли доярки, требуют, чтобы вы им рассказали, как это у вас получилось.

- А что получилось? - спросила Нюша.

- Ничего такого. Мировой рекорд - семьдесят семь и семь.

- Ну, знаете! - сказал академик с бородкой. - Хватит вам на первый раз.

В красном уголке хлопотал рабочком: вешали флажки, несли стулья из столовой. На передних скамьях сидели принаряженные женщины из колхозов. Девушки - комсомолки натягивали красное полотнище с надписью: «Привет победительнице соцсоревнования Нюше Власовой!». Буквы на полотнище были ещё влажные, пачкали пальцы. Таня, с озабоченно насупленными бровями, с коробкой гвоздей в руке, командовала девушками. Двери хлопали, впуская людей, на собрание шли доярки со второй фермы, телятницы, свинарки, птичницы. Кого интересовало послушать, кого просто посмотреть на Нюшу, её помнили здесь вот такой девочкой...