В рассказе «Воспитание принца» ярко показаны кусочки британской системы управления колониями. Герой рассказа - молодой индусский повелитель набоб вкусивший британской «культуры», британизировался настолько, что перестал чувствовать себя индусом, предоставив это право английским наместникам. Этот факт является типичным в отношении национальной аристократии Индии и других колониальных стран, находящихся под игом английского империализма.

Набоб Праванкхура умер. Депеши об этом событии немедленно полетели в Лондон. Помимо осведомительных сообщений, они имели целью призвать из Лондона сына набоба, недавно окончившего Оксфордский университет и сейчас завершавшего свое английское образование праздной и потому чрезвычайно полезной в воспитательном отношении жизнью в избранных кругах лондонского общества.

Молодой набоб был туповат от природы. Боги Индии уделили ему крупицу этого божественного дара, выродившегося ко времени, о котором идет речь, в несколько тяжеловатую наивность. Последняя позволяла ему принимать англичан всерьез, подобно тому, как в детстве он принимал всерьез декоративную роскошь обстановки, раболепно склонявшихся слуг и пышные титулы, в изобилии рождавшиеся в залах и переходах дворца. Для него англичане были добрыми союзниками, помогавшими из чувства благожелательной дружбы его отцу в тяжелых трудах по управлению краем. В отношении к ним у него отсутствовала поэтому та нотка покровительственного презрения, которую старательно поддерживали в нем его воспитатели в отношениях к дворцовой челяди и туземному населению. Он с удовольствием принял сделанное ему предложение отправиться в Англию для получения образования.

Оксфорд не разочаровал его. С добросовестностью, отличающей неповоротливый ум, он поглощал знания, которыми считали нужным его напитать. Если бы от него потребовали, он стал бы даже и ученым, но его учителя были прекрасно осведомлены о той роли, которую ему предстояло играть в системе британского управления, и ограничились необходимым: ему внушили уважение к науке, особенно английской, к законам, особенно английским, к доброй старой английской морали и к хорошему обществу, определявшемуся, впрочем, уже не национальными признаками, а степенью усвоения особого стиля, размерами кошелька или родословного дерева. Последнее было особенно приятно набобу, так как открывало ему доступ в круги, перед которыми его приучали благоговеть, и позволило сохраниться в неприкосновенности почти органическому презрению к черни.

Набоб был допущен в небольшую избранную группу, состоявшую из молодых представителей аристократических или плутократических семей. Ревниво оберегая привилегии герба или чековой книжки, они сторонились остальной массы студентов и жили обособленной жизнью, регулируемой сложной системой наследственных и классовых традиций. Хотя молодой набоб и не был знаком со всеми ее тонкостями, текущий счет в банке и княжеский титул поставили его под ее защиту, а отдельные погрешности против стиля получали оправдание в цвете его кожи. Он был полноправным членом кружка, в котором имел даже друзей, удовлетворявших его несколько вульгарному стремлению к привязанностям.

Самой большой из этих привязанностей была дружба с молодым лордом Биконсфильд. Последний происходил из рода, наследственной традицией которого было участие в управлении Индией. Его дед был вице - королем Индии, отец - министром по делам Индии. Достойный юноша был живым доказательством того удивительного факта, что в Англии даже жены министров хранят традиции супружеского долга и верности: он бредил Индией. Он, правда, еще не дорос до трезвого миросозерцания старшего представителя рода по вопросам колониальной политики, но уже подводил под нее романтическое оправдание. Объявляя себя поклонником Шивы, он даже появился на одном из раутов в доме отца со знаком Шивы - круглым кроваво - красным пятном на лбу. Понятно, что молодой набоб был для него находкой. В первый вечер лорд поразил его своими познаниями об Индии, во второй - торжественно декларировал свое увлечение джунглями, храмами и мудрецами Индии, а в третий - объявил себя неразлучным другом набоба. Последнее давало ему возможность всюду водить его с собою, наглядно демонстрируя свое увлечение Индией. Это же увеличивало его авторитет, подобно тому, как, например, хотя бы шапочное знакомство со знаменитым писателем уже позволяет иным выступать в роли непогрешимых оракулов.

Привязавшись к молодому лорду со всей силой своего темперамента, набоб отправился с ним после окончания университета в Лондон, где получал под его руководством окончательную шлифовку в избранных кругах, организующихся под знаком красоты, такта и ума, т. - е. на строгом выборе выражений одежды, выражений лица и выражений мысли. Он был принят в этом кругу, ему прощали погрешности, вернее, даже не замечали их: ведь у него был оливковый цвет лица и он был богат. Первой причины было достаточно, чтобы его заметить, - второй, чтобы его признать. Его звали на бесконечные рауты. На театральных премьерах он сидел в первом ряду партера. Его портрет писал самый модный в сезоне художник. Постепенно он утрачивал угловатость и даже начинал, правда, еще неуклюже, флиртовать с наиболее предприимчивыми из девушек, успевших оценить всю поверхность его сообразительности и всю глубину его кошелька.

Телеграмма, извещавшая набоба о смерти отца и призывавшая его на родину, была для него ударом. Он, впрочем, вероятно не последовал бы призыву, несмотря на горе о потери, если бы на сцену не выступили высшие законы в лице старшего лорда Биконсфильд. Последний, правда, в исключительно мягкой форме, напомнил ему о долге перед родиной, о невозможности возложить на английского резидента всю тяжесть управления областью, хотя он, без сомнения, не откажет в совете и помощи, и о десятке других правил, с которыми старая английская мораль приходит в нужную минуту на помощь новой английской политике. Молодой набоб привык подчиняться. В утешение он получил твердое обещание своего друга посетить его не позже, чем через полгода.

Верный, как истый британский джентльмен, данному слову, молодой лорд Биконсфильд явился к набобу в назначенный срок. Его точность была достойна похвалы, тем более, что он не позволил себе останавливаться в пути, чтобы получше разглядеть эту удивительную страну. Он утешал себя мыслью, что его друг покажет ему настоящую Индию, приподымает мистическую завесу, скрывающую тайники от обыкновенных туристов.

Он был, поэтому немного неприятно поражен обстановкой, которую нашел при приезде. Молодой набоб ил во дворце, как две капли виски, напоминавшем загородные дворцы английской знати. Во внутреннем убранстве он тщательно уничтожил всякое указание на местный колорит. Мебель, паркет, обои, декоративные украшения, - ничто не носило на себе следов его влияния. Даже маленький индусский божок, стоявший на камине одной из гостиных, казался случайным приобретением коллекционера, как - будто вывезенным из далекой страны и тосковавшим в одиночестве.

После встречи и дружеских приветствий, за завтраком, во время которого им прислуживали англичане, лорд отдал дань своему удивлению. - Мой, друг, - сказал он, - Индия - чудесная страна. Почему вы прячете от меня индусов?

Молодой набоб принял это за скрытый комплемент. Он улыбнулся и ответил:

- Туземцы неопрятны. Настоящим слугой может быть только англичанин. Впрочем, я отправил десяток наиболее способных в Англию. Надеюсь, их вышколят так, что нельзя будет в них узнать индусов.

Лорд засмеялся.

- Однако, - сказал он, - эти английские физиономии успели мне опротиветь дома. Вы должны мне показать индусов и Индию. Настоящую Индию, и притом до самых сокровенных уголков.

Набоб сделал гримасу.

- Уверяю вас, дорогой друг, - сказал он серьезно, - в ней нет ничего привлекательного. Грязные люди и грязные краски - вот ее содержание. Впрочем, я покажу вам все, что могу.

И он перешел к расспросам об университетских товарищах и лондонских знакомых, обнаруживая такой живой интерес и темперамент, что лорд не мог отказать в ответе.

Остаток дня был отведен отдыху, партии в теннис и обеду. Вечером молодой набоб крепко жал другу руку и говорил ему с искренним увлечением:

- Первый раз за эти полгода я начинаю чувствовать себя культурным человеком. Вы не представляете себе, как я одинок здесь, в этой проклятой дыре. Ни одного живого человека. Даже ваш резидент гораздо более индус, чем я. Он занят тем, что читает мне ежедневно нотации за то, что я не сближаюсь с индусским обществом, как - будто это можно назвать обществом.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.