В Добринской степи

Слова эти нравились, как сказка.

Весной 1889 года Алексею Пешкову минул двадцать один год. Надо было являться на призыв в Нижний Новгород. Тепло простившись, товарищи усадили его на площадку товарного вагона. Поезд давно скрылся из вида, а друзья всё стояли и махали картузами. Черногоров плакал навзрыд...

Обо всём этом я услышал весной 1939 года, во время поездки в Добринскую степь.

Гладкие, сытые колхозные кони легко несли нас по землям, на которых некогда «прожигали жизнь» помещики Бабинцев, Гагарин, Аносов, Сомова, граф Орлов - Давыдов.

Кругом раскинулись постройки колхоза - миллионера имени Ильича. Председатель селекционер - опытник орденоносец Фёдор Иванович Дорофеев охотно показывал нам богатства, нажитые внуками крепостных мужиков. Тысячи голов скота, несколько десятков из которых занесены в государственную племенную книгу, маслозавод, сыроваренный завод, колбасное производство.

Кроме четырёх ферм и подсобных предприятий колхоз выстроил несколько механических и ветряных двигателей, водопровод, школу, родильный дом, ясли, баню, хлебопекарню, электростанцию, вырыл, артезианские колодцы. Бывший батрак орденоносец Григорий Корнеевич Краснов был избран депутатом Верховного Совета РСФСР первого созыва. Воспитанники колхоза работали директорами МТС, учились в институтах и техникумах. Колхоз - миллионер имени Ильича был представлен на Всемирной выставке в Нью - Йорке.

Вечером в доме Фёдора Никаноровича Григорьева собрались старики - старожилы этих мест. Разговор был несколько необычным. Помимо деталей биографии Горького я хотел услышать от стариков, как жили при помещике, до революции, как живут теперь, в колхозе. Меня не столько интересовали семьи, из которых вышли профессора или крупные партийные и советские работники, сколько обыкновенные, рядовые крестьянские семьи.

Сидя за столом, бородачи попыхивали самокрутками, ворошили в памяти глубокую старину. Фёдор Никанорович неторопливо рассказывал:

- Как оглянешься назад, аж спина стынет! Да неужто это и вправду всё так было? Нашито внучки, как барчуки растут. Они и в ус не дуют: как будто им так на роду положено - всё по - ихнему делается. А я, как стал помнить себя, всё в работе непосильной. Восемь годков миновало, тятька повёл меня к Ивану Павловичу Ганцову - управляющему графа Орлова - Давыдова. Пришли мы - и бух в ножки; ползаем, обнимаем дегтярные сапожищи; отец Христом богом просит взять меня в пастухи. Упросил! Пас я господских гусей, свиней, коров. Хряк мне кусок мяса на икре оттяпал. А через десять лет меня в батраки произвели, вроде как повышение дали. В людскую перешёл жить. Спали мы там на двухъярусных нарах. С зарёй вставали, ночью валились на голые доски или на сено в чём были, грязные, вшивые.

А потом женили меня. Пошли ребятишки. Теперь подходил мой черёд ползать в ногах у управляющего, чтобы взял сына в пастухи. От жизни такой люди пили, дрались. Пьяному легче жилось: к нему не приставали. А кто вздумает не пить, - пропал, ей богу! Берут его на заметку, пытают: «Ты мужик, тебе сам бог велел пить и не думать ни о чём. А ты что замыслил такое, кр - р - рамольник?!»

Другой раз молишься Николаю - угоднику: «Господи, за что такая каторга, за какие грехи? Неужто и внуки мои будут пастухами у барина или батраками и помрут на нарах?» Да, нет, где там! - повеселевшим голосом продолжал Фёдор Никанорович. - Пришла революция, колхозы! Умная штука - эти колхозы! У нас в семье, бывало, не найдёшь такой дружбы, как сейчас в колхозе. Сына женят, выделяют ему хозяйство - драка, колья, топоры в ход идут. А тут всё село в дружбе, всё село сообща. Ах ты, мухи тебя дери, ведь вот какая притча!

Да что там внуки! Я, пастух графа Орлова - Давыдова, в почёте у всех: председатель общественного суда при сельсовете, член правления колхоза, бригадир МТС. Жена - доярка, один сын - шофёр, остальные - ребятишки, в школу ходят. В доме, на дворе полный достаток: корова, овцы, свиньи, куры. Своего хватает, да ещё государство супруге моей помогает за то, что много вырастила детишек.

Да разве я один такой! Вот возьмите Василия Григорьевича Паневина, он ниш сосед, плотник колхоза «Прогресс». Один сынок у него - командир, другой - бригадир тракторного отряда, третий - шофёр, четвёртый - заведующий колхозной мельницей, дочка десятилетку окончила. Все при деле. У Ивана Васильевича Черногорова - вы, чай, слышали о нём: он у Максима Горького в товарищах был, - так сынок - то Черногорова механиком на электростанции работает. В любую избу войди - агрономы, комбайнеры, механики, звеньевые, полеводы. Ни того, так другого обязательно встретишь. Чтобы сейчас найти такую семью, в которой какой - нибудь Гришка десять лет пас чужих гусей, а потом получил повышение в батраки и подох нищим на нарах, - да такую семью в Добринских степях днём с огнём ни сыщите!...

Перед отъездом мы зашли к Ивану Васильевичу Черногорову. Белая хата его с красными наличниками на окнах стояла в переулке, неподалеку от станции.

Седой красивый старик, с поблекшими голубыми глазами и короткой бородкой, встретил нас радостно. Разговорились.

- Всё сбылось, как нам говорил Алексей Максимович, - глухим голосом рассуждал Иван Васильевич, - совсем другой стала Добринская степь. Намедни прочитали мне письмо Максимыча к нашему товарищу. «А помнишь, - говорит, - как вы, черти клетчатые, издевались надо мной, высмеивали меня, когда я говорил, что хозяином должен быть рабочий народ? Только один Черногоров тогда замогильным голосом откликался: «Верно».

Это он про меня! Память - то у Алексея Максимовича цепкая! - по - детски оживился Черногоров. - Разыскал меня, старика, хорошее письмо прислал: «Здравствуйте, - говорит, - Иван Васильевич, старый товарищ!...» Так и написал: старый товарищ! «Я, - говорит, - очень хорошо помню Вас. Красивый вы были тогда парень, сильный. Но не весёлый, задумчивый такой и часто жаловались, что жить скучно. Предлагали вам - я и сцепщик (забыл его мудрёную фамилию) - учиться грамоте, но это дело не пошло. Вы сказали что - то вроде того, что - де «и без грамоты тошно».

Это правда, жить было тошно, ой, тошно! «А всё - таки, - говорит, - когда мы читали книги под пятым фонарём у пакгауза, вы слушали внимательно... Всё помню: и беседы наши в час смены и как сцепщик обличал в воровстве начальника станции...»

Ивану Васильевичу Черногорову шёл тогда 76 - й год. Но память его сохранила воспоминания о совместной работе с молодым Пешковым.

- На Добринке мы зарабатывали двенадцать целковых, а на Крутой - четвертную в месяц. Ушёл Максимыч от нас, и жизнь в степи пошла однообразная. Только вот у Сомихи батраки взбунтовались: дюже она, стерва, измывалась над ними.