Мы | Смена

Давность, или наша «старина», о которой хочется вспомнить, отодвинулась в прошлое на какие - нибудь десять - пятнадцать лет, и всё же она - своеобразная старина, и есть в ней люди - молодые, полные энергии, - которых ныне именуют «старичками».

В тридцать седьмом году - значит, десять лет тему назад - на станции Хабаровск ночью ко мне в купе на место выбывшего соседа, приходит молодой человек с двумя чемоданами и рюкзаком. Обыкновенно пассажиры не особенно приветствуют друг друга, а тут ещё мой спутник до Москвы оказывается чудаком и просит дать ему верхнее место, где у меня постель готова, лежат книги под подушкой и устроена вся дорожная мелочь.

Мне кажется он не то полупьяным, не то полубольным, и я переселяюсь вниз, вбирая в себя антипатию к соседу. И дело - то - ерунда, да и удобнее быть на нижнем месте, но мне не нравятся и томность голоса у пассажира, и его плохо сшитый (брюки дудочками) костюм, и большие донельзя красные руки...

Сдавши проводнику билет с подчёркнутой и опять - таки «томной» просьбой «не будить его, пожалуйста», он сразу же взбирается на верхнее место, быстро раздевается и успокаивается... Через несколько минут до меня доносится плавное пианиссимо посвистывания. Он спит. Я тоже скоро засыпаю, так как после двухмесячного путешествия по границе притомился и наслаждаюсь благоустроенностью спального вагона.

Через два дня меня берёт оторопь и приходит в голову мысль позвать врача, потому что неизвестный мой сосед всё ещё спит и если просыпается и покидает своё ложе, то делает это каким - то лунатическим манером. Я говорю об этом проводнику, но тот с небрежностью отмахивается:

- Золото... Погулял в Хабаровске, а теперь очухивается!... С нами в поезде едет другой «приисковый», и он действительно «гуляет», то есть к обеду делается пьяным и потом в ресторане просит почти что слёзно разрешить ему «заплатить за вас». Тип старый, исчезающий и оттого экзотический, но вялый, однообразный, подражающий преданиям.

- Вот отоспится и опять зарядит, - говорит мне проводник, который тоже живёт бытующими в дальневосточных поездах преданиями о «миллионщиках», которые умели просадить свой миллион между Байкалом и Москвой; старина - матушка ещё держится в наивных сказках...

Верхний мой сосед проспал три дня и три ночи, и как раз в начале четвёртых суток, когда путаешься в расчётах времени, спросил меня тоном старого знакомого, как ему надо поставить часы и не проехали ли мы ещё станцию Байкал, где непременно нужно закупить нам рыбу - омуль.

Тут же сверху спрыгнул, славно подменённый, парень, и я подумал, со слов проводника: «Сейчас захочет начинать заряд» - и он не захотел. И «приисковым» он не оказался. Не то, не то!...

Тип и характер новый, чисто современный, который формировался и получал жизненную закалку в годы сталинских пятилеток, - вот чем оказался мой сосед, проспавший три дня и три ночи. А принадлежал он к «старичкам» Комсомольска на Амуре и махнул на Амур, когда никакого Комсомольска там ещё не было, со свеженьким дипломом инженера, без серьёзной практики и опыта. Теперь же он ехал в Москву прослушать цикл лекций, необходимых для его специальности. Он отвечает на заводе за технологию целой отрасли производства, и по этой отрасли пошли новые детали, надо было менять всю технологию. Если бы он застрял на этой новой технологии, то не успел бы к лекции в Москву. Одно к другому. Теперь он едет с премией в кармане. И в вагоне отоспался за многие бессонные часы.

Рассказывая об этом новом характере, я не рассчитывал поразить читателя каким - нибудь эффектом. Но мне думается, что читателю больше иных литературных эффектов сказали бы обмороженные руки парня. Он был там, в Комсомольске, землекопом, каменщикам, плотником, электриком и даже сменным поваром в своём бараке...

- Что там ни говори, а город мы построили!

Он склонен к смеху, к рассказам о смешном из жизни «старичков» - пионеров Комсомольска, и видно, что отсыпался этот здоровый и неудержимо радостный человек не за бессонные ночи последнего времени, а за годы великого труда.

Что же, разве ему, молодому дипломнику, не было места на действующих предприятиях? Кто понуждал его отправиться в глухой таёжный край? Мне очень интересно допытаться. А он уже не помнит. Как - то так само собой сложилось. Ему тогда пришлось мамашу долго уговаривать. Противилась.

- Ну, вы сами понимаете...

Были при этом и драматические сцены молодости. «Ты меня не любишь». «Нет, ты меня не любишь» - он и она при этом «ставили вопрос ребром». Она не пожелала ехать, а он не пожелал остаться. Он уезжал один, суровый, мрачный, непреклонный... Всё это рассказывалось мне с юмором человека, закалившего характер и знающего на опыте истинную, а не драматическую и преходящую непреклонность. И всё это есть «всяческая жизнь», о которой говорил нам Маяковский:

«Ненавижу всяческую мертвечину, Обожаю всяческую жизнь».

Сталиногорск... «Роза ветров» - особенная географическая точка, где ветры всех четырёх стран света встречаются, как на перекрёстке. Тут, по плану наших пятилеток, надо было ставить новый город, новые заводы современной химии, где метеорологические особенности, по - видимому, имеют своё значение. Мне вспоминается такая сцена... Но когда ж это было? Тринадцать лет назад, если не больше.

Помещение строительного барака вообразить себе нетрудно, но здесь, куда нас пригласили «для ознакомления с бытом и жизнью молодых строителей», живут не строители, а строительницы.

Следовательно, этот рабочий барак имел свой колорит. Не только мелочи уюта делали этот барак отличным от простых временных рабочих общежитий. Здесь обитали девушки, которых я до той поры в строительных бараках не встречал. По преимуществу они пришли сюда из средней школы, имели комсомольские билеты и происходили из той городской среды, которая уже никоим образом не могла их выбросить «на чёрную работу».