Вдали прогремел гром.

Кузьма облизал горячие губы, приподнялся и опустился снова.

- А мы еще молодые. Мне сорок лет. Дуняша молчала. Кузьма протянул руку, нашел ее лицо. Мускулы ее лица вытянулись и окрепли под его пальцами. Он узнал улыбку. Тогда он захватил ее голову изгибом локтя. Быстро, не по - своему, не нараспев, она проговорила:

- Что ты, Кузьма, что ты?

У него стали дрожать пальцы. Он прижимал ее голову крепче и крепче. Она испуганно шептала и пробиралась пальцами за ворот его рубахи. Но как осторожны были ее пальцы... Слишком долго она была побирушкой!

Дуняша спала под одной крышей и на одних нарах со всеми колхозницами, одной мерой с ними получала за свой труд, но она не чувствовала себя равной среди них. Она прислуживала соседкам и никому ни в чем не перечила. Бригадира она называла благодетелем и кормильцем. Напрасно Полозов морщился: «Ты же теперь полноправная труженица». Напрасно звал он ее на собрания, а однажды выдвинул даже на районный слет колхозниц. Самое равноправие свое она принимала как неравноправная. Она принимала его как милостыню. Ей казалось, что вот кто - то рассердится на нее и все отнимет.

И она скрывала свое недомогание. «Скажу - и всему конец, - думала она. - На что им хворая побирушка». Но раз утром, едва она обняла первый сноп перевяслом и хотела скрутить узел, как в глазах у нее потемнело и она покачнулась назад на ослабших ногах. Тошнота, начавшаяся еще до завтрака, поднялась к самому горлу. Тошнило ее не в первый раз, но она объясняла все своей жадностью: полевое питание улучшилось, и она съедала очень много. Но сегодня она нарочно умерила свой аппетит. Неужели она забеременела? Нет, невозможно это. И как это страшно! Придется опять побираться. Превозмогая слабость, Дуняша нагнулась к снопу, но вокруг нее сразу как бы образовалась пустота, и она упала на локти.

Тогда она пошла к Полозову, чтобы отпроситься с работы. Ноги ее волочились по жнивью. Перед глазами плыл какой - то непроницаемый сиреневый туман. Она должна была обернуться лицом к солнцу, чтобы разобраться, пасмурный день или ясный.

Вдруг, пронзительно щебетнув, из - под самых ее ног выпорхнула птичка. Дуняша невольно взглянула под ноги и увидела кустик бобовника и среди кустика птичье гнездо. Вернее, не самое гнездо она увидела, а букет желтых разинутых ртов.

Птенцы были голенькие и горячие. Под ними, на самом дне гнездышка, в сухих перьях лежали два таких же горячих яйца. Дуняша достала одно. Оно было голубое, в рыжих крапинках. На одном конце была дырочка как от булавочного укола. Дуняша ощутила в пальцах легонькие толчки: яйцо шевелилось. И тут Дуняшу снова осенила мысль: она беременна! Огонь расплеснулся по всему ее телу. Осторожно она положила на место яйцо. Птенцы щипали ее пальцы своими резиновыми ртами.

Своей догадкой Дуняша ни с кем не поделилась. Она боялась насмешек. А как ей нужно было порасспросить кое о чем. Ведь она очень мало об этом знала. Она вспоминала то немногое, что успела подслушать и подсмотреть в далеком детстве. Ей вспомнилась мать, беременная девятым, потом десятым ребенком, ее разговоры с соседками, ее нечеловеческие крики в те дни, когда запиралась она в избе с повитухой, а они, ребятишки, стояли за дверью и вторили ей, а, сделавшись старше, цепенели, скованные тайной. Теперь Дуняша улыбалась этим давно угасшим стонам своей матери, и сердце ее замирало совсем как в ту пору первых догадок о сокровенном.

Она стала следить за другими женщинами и захотела быть похожей на них. Она увидела, как умывается Анка. Анка плескала воду полными пригоршнями и трепыхалась при этом как воробей, когда он купается в луже. Умывшись, Анка заглядывала в кадку с водой. Дуняша же всегда довольствовалась тем, что раза три - четыре проводила мокрой ладонью от переносицы до подбородка. Теперь она стала умываться как Анка, и раз погляделась в кадку.

Она стала настолько смелой, что взяла у Татьяны свою подушку. Эти соломенные подушки Полозов роздал всем, кто ночевал в полевом стане. Но однажды у Татьяны, которая спала рядом с Дуняшей, заболел бок и Татьяна взяла у нее подушку, а с тех пор так уж и спала на двух.

Дуняше захотелось увидеть свое тело, и она, не дождавшись очереди, отпросилась в баню. Она просидела там до сумерек. Тело было старое и запущенное, но Дуняша была ослеплена. В недрах этого изнуренного тела зрела вторая жизнь.

Из бани она пошла в свою заколоченную на лето избушку. Впервые она заметила грязь, которая ее окружала всю жизнь. На окнах лежали заросшие плесенью соленые огурцы, сор лежал по углам ворохами, от постели шел тяжелый запах. Она выгребла сор, промыла окна, проветрила постель.

Вечером она сходила за Кузьмой. Он не хотел идти в станицу, она уговорила. Он удивился ее настойчивости. Все три года колхозной жизни она слепо шла за ним, повторяя каждое его движение. Рассказав ему о переменах, какие произвела в хате, она сказала тихо:

- Мальчика жди, Кузьма Емельяныч, мальчиком я брюхата.

Сначала Кузьма растерялся почти как в тот день, когда узнал о своей слепоте. Он даже не сразу решился переспросить ее. Потом он вспомнил, что не увидит своего ребенка. Он невольно пошевелил пальцами, но пальцы его знали только одну детскую голову - русую голову школьника Быни. Тогда Кузьма с гордостью подумал, что его сын станет таким, как Полозов.

Он протянул руку и коснулся ее лица. Она улыбалась. Как часто она улыбалась последнее время!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.