- Ты почему не на баррикадах? Мало было таких, кто уходил в сторону от баррикад. Весь рабочий Гамбург, кроме вконец потрясенных предпринимательских лакеев, взялся за винтовку. Двадцать четвертого с утра по улицам Бармбе - ка потянулись ребята, нагруженные кирпичами, лопатами, срубленными деревьями. Из Айльбека доносятся выстрелы: белогвардейские войска уже подошли к вокзалу и начинают обстреливать рабочие кварталы. На баррикады! На баррикады! По улицам Бармбека побежали комсомольцы - курьеры революционного штаба.

- Сейчас решается судьба красного Гамбурга. На баррикады! На баррикады!

Вихрь поднимает рабочие кварталы, Отовсюду бегут сонные, уставшие люди. Находу проверяют винтовки. Где - то раздается нервная команда. Люди идут умирать. Орудия белой гвардия свирепо обстреливают кварталы Бармбека. Одна за другой падают баррикады. Вот врывается в улицу полицейский броневик. Дребезжит по карнизам рабочих домов пулеметная дробь. Торах! С баррикады несется револьверный залп. Броневик, пугливо пятясь, мчится назад.

- Эй, на баррикаде, огонь!

И метет по улицам пылающего Бармбека баррикадная дробь, мечутся в улицах затерявшиеся полицейские, трясет город равнодушная пушечная пальба. Рабочие кварталы отступают, рабочие кварталы залиты кровью, в рабочих кварталах начинается расправа. Слышите ли вы нас, красный Берлин, красный Гамбург, красная Саксония? Нет, ни одного голоса не долетает оттуда. Ренегатствующий Брандлер справляет медовый месяц своей незаконной связи с меньшевиками, там люди играют в революцию, а здесь, где революция впервые подняла свои горячие знамена, ее отделили железной стеной равнодушия и вражды. Рабочие в крови, но их лозунг - Гамбург!... Только в Руре поднялись рабочие кулаки, и на подмостках Майнцского процесса комсомольцы сказали свое твердое революционное слово. В Майнце перед судом французских палачей предстала женщина, у которой два сына погибли в бою с разведчиками. У нее спросили:

- Осуждаете ли вы поступок своих сыновей?

Она сказала:

- Нет, я горжусь имя. Они оказались достойными сыновьями своего класса.

Третьего сына расстреляли у нее на глазах.

Ее бросили в застенок я уморили голодом.

Так Гамбург остался один. Он четыре дня бился у подступов к рабочим кварталам. Рабочие люди Бармбека, отмеченные печатью героических боев, вспоминают:

- Хорошо дрались ребята. Вот здесь на посту стояли четыре комсомольца. Они разобрали путь железной дороги, и фашистский броневик безнадежно пытался проникнуть в город. Их обстреливали пулеметами, и весь путь от моста был отмечен кровью. Ребята отступали, отстреливаясь и отбивая каждый шаг. Их имена остались неизвестными, их подвиг не записан никакими историками.

На окраинах кварталов стояли комсомольские патрули. Борьба каждого из них - маленькая героическая страничка. Но кто будет записывать эти странички, когда ни один из - часовых красного Бармбека не вернулся живым?

А как разбирали путь у Альтоны? Десяток людей под градом пулеметной пальбы отвинчивал рельсы, по которым должен был прикатить в красный Гамбург белый бронепоезд. В штабе потом подсчитывали потери: из пятидесяти вернулся один. Но путь был разобран, и броневик так и не вошел в Гамбург.

А как дрались возле участка у Внутреннего Альстера? У полицейских были пулеметы, у комсомольцев - револьверы. Сколько вернулось из наших, неизвестно - немного. Но полицейским пришлось бежать, и входы в Бармбек оказались закрытыми. Да, сыны пролетариата оказались достойными своего класса. На страницах истории застыли капельки крови. Вы хорошо дрались, ребята, и будущий красный Гамбург вспомнит о вас.

Вспомнит с гордостью и любовью. Как жаль, что утро нам придется провести без вас, - чудесное утро, ради которого вы отдали самое дорогое!

Ганс Пфертнер дерется в 1932 г.

Кружат переулки застывших окраин. Темно на перекрестках путей, где когда - то писалась чудесная страничка истории. Ганс не верит, что Гамбург застыл в плесени своих средневековых каналов. Ганс не верит, что в Гамбурге жизнь остановилась на последней баррикаде. Нет, ползут за днями дни, вяжется нить нарастающей большой тревоги, сжимаются в кулак застывшие ранее чувства, и вот настанет день, когда загрохочут опять сухие кварталы пролетарского Гамбурга, когда в улицы Бармбека и Эймсбюттеля опять ворвется радужный шквал.

И вот сейчас ходит по кварталам железный Ганс, комсомолец, депутат рейхстага, зажигает их своими огненными речами. Когда грохочут в порту выстрелы часовых, когда поет сирена, призывающая к забастовке, когда на флюгерах вольного города появляется тревожный знак забастовки, - горит старый Гамбург бешеной волей к схватке, и сильней, неудержимее рвутся к оружию руки, и ветер поет о чудесных днях, которые ушли, но которые возвратятся.

Когда вчера трехтрубный «Рогервик» охватил стальными щупальцами груду таинственных ящиков, Ганс подошел к борту и крикнул машинисту лебедки:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.