- Плохой люди! - сказали мы, как русские говорят по - китайски, - надо было взять два рубля, а твоя возьми четыре!

- Нет, - ответил живо старик, - моя люди хороший, а ваша плохой; зачем давал четыре, ничего не понимай, плохой люди!

Что можно было ответить?

В это время два другие китайца, служащих в гостинице, вынесли чьи - то вещи и столько навалили рогуле на спину, что старик покачнулся. - Вот народ! - с презрением сказал какой - то молодой человек в кепи, по - рабочему одетый, - никакой скот не даст себя так эксплуатировать: люди хуже животных!

Слова незнакомца пробежали, как электрический ток, и вернули нас к революционной действительности. И все мы, с китайцем и незнакомцем, вышли на улицу. К сожалению, скоро оказалось, что незнакомец был далеко не на высоте революционного сознания и молодым казался лишь с виду: он столько испытал, столько его «эксплуатировали» везде и всюду, и спасением его были только ноги: от всего убегал. Теперь он навсегда покончил с производствами, подговорил всю свою родню и переехал сюда вместе с ними строить колхоз: все свои...

Мой товарищ сказал:

- Вот кулачье, уверен, что вас раскулачили.

Тот улыбнулся и ответил.

- Ну да, конечно, не пролетарии, люди все самостоятельные.

- Едва ли спалится у вас этот семейный колхоз, - сказали мы, - все равно и здесь он будет введен в общую систему строительства.

- А мы этого не знаем? Что вы нас за дураков принимаете? Конечно, мы и партийного своего привезли.

Так мы беседовали, время от времени перепрыгивая провалы на деревянных мостовых. Тут тоже своя история: провалы образовались оттого, что граждане таскают дощечки тротуара на топливо, а таскают потому, что угольный кризис был, а кризис... Это сложная история: все китайцы организованы в артели и во главе каждой артели стоит старшинка, вроде нашего кулака. Пришло время перестроить такую организацию, убрали старшинок, а растерянные рабочие, еще не все понимающие свои интересы в свете советского государства, забастовали, через это доставка угля временно прекратилась, и граждане начали разбирать доски.

- А что если, - спросили мы в раздумьи, - вашего родного «партейца» снимут, назначат другого и колхоз ваш устроится не по - семейному?

- Есть Камчатка, - сказал он, - на Камчатке есть золото.

В это время мы проходили по высокому берегу моря, закрытого туманом. На обрыве, где сваливают отбросы, сидел в навозе китаец и палочками в разные ящики раскладывал свое золото: конский навоз - отдельно и коровий - в другой ящик, овечий, свиной... Случалось в этом навозе и мусоре попадалось что - нибудь ценное, - он это прятал в закрытый ящик, случалось съедобное - он это брал пальцами и клал себе в рот. Несомненно, это был огородник, углубленный в самые недра земли, семейно связанный, быть может, с женой и детьми своего покойного брата, которым от своих великих трудов посылает все в Шанхай, часто, быть может, довольствуясь тем, что найдется в навозе. Какое сужение, какое углубление и какая ширь, когда берешь для сравнения русского, идущего на Дальний Восток за длинным рублем.

- Так вы что же, - продолжали мы разговор, - если не удастся колхоз, в самом деле, решитесь плыть на Камчатку за золотом?

- И дальше Камчатки, - ответил он, - есть Чукотка... там заниматься хорошо пушниной, а деньги там американские.

- Прошу ваша! - услышали мы голос в тумане. - Постой, погоди!

Показался наш знакомый старик - рогуля. Он очень устал, пот струился у него между морщинами, но самое замечательное, что при всем этом он улыбался нам, как старый знакомый, и, оказалось, потому только остановил нас, что ему надо было идти в другую сторону и хотелось проститься.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.