Удар железнодорожного колокола разбудил нас в Уссурийской долине. По всей вероятности мы были недалеко от того места возле озера Ханка, где, по рассказу Арсеньева, Дерсу Узала спас ему жизнь во время внезапного тайфуна со стужей и снегом. Конечно с тех пор, как прошла железная дорога, многое изменилось возле Ханка, но вскоре из разговоров с учеными и потом личным опытом я убедился, что это изменение в Уссурийском крае ничтожно в сравнении с тем, что делает железная дорога и иных местах. Край настолько не обжит и не изучен до сих пор, что о каких - либо «гибельных последствиях цивилизации» и думать нечего.

Теперь вдруг бесчисленные экспедиции, от геологии до кино, лавиной ринулись на край, даже в нашем вагоне их несколько, и я обладаю счастливой возможностью скоро обо всем справиться у самих же людей, а не рыться в их книгах.

Знатоки края рассказывали нам о разных зверях, населяющих горы Сихот - Алиня, о многих неизученных видах рыб в озере Ханка. В особенности заинтересовала меня кусающаяся черепаха, и я сейчас попробую рассказать о ней именно так, как просил московский редактор - и со стороны экономической и экзотической. Черепахи этой в озере будто бы неисчислимое количество, и попадается она на переметах для рыбы постоянно в большом числе. Близко знающие озеро люди говорят, что в одно лето переметами будто бы можно наловить до пяти тысяч таких черепах. Сейчас японцы с нами говорят о концессии. Они уже давно об этом подумывали и даже в ближайшем к нам порте Цуруге сделали бассейн для приема черепахи из озера Ханка. Кроме драгоценного у гастрономов мяса кровь этой черепахи имеет целебное значение, а панцирь идет на изделия. По видимому ловля черепахи для экспорта скоро начнется в большом количестве - и теперь уже возят ее понемногу во Владивосток. Как раз несколько таких черепах вез в нашем поезде один молодой человек. Раз во время разговора с одним ботаником кто - то крикнул мне: «Ноги, ноги берегите!» Оказалось, что одна из черепах удирала из ящика и пробиралась между моими ногами куда - то в поисках родной воды озера Ханка. Мы взяли эту черепаху на столик и стали рассматривать. Она была с тарелку величиной, овальной формы, в черном панцире с какими - то затеями. Чтобы рассмотреть ее голову, мы подставили к ее рту палочку. Мгновенно черепаха схватила эту палочку так крепко, что мы вытянули из - под панциря голову со всей длинной черепашьей шеей, и, думается, если бы стали дальше тянуть, то прочь оторвали бы голову. Говорят, японцы именно так и делают: дадут палку, вытянут, чикнут по шее и прямо стаканами пьют целебную кровь. Глаза у нее желтые, злющие, и вся кусачая черепаха со своей вытянутой шеей кажется в отдаленном родстве со змеей, вроде как бы змеиной тещей.

Мне мелькнуло вдруг при виде такой черепахи воспоминание об одном рассказе на Амуре, таком казалось мне, невероятном, что даже записывать его я не стал как чисто «охотничий». Рассказывал один говорун, что в Амуре водится черепаха, кусающая людей с необычайной силой и всегда в секретное место (рассказчик назвал это место пасхальным) и что одного его знакомого казака во время купанья она укусила и повисла там. К счастью на берегу Амура, около места купанья, была китайская кузница. С великим трудом, весь посинелый от страшной боли, поддерживая обеими руками черепаху, казак дотащился до кузницы, и тут китаец калеными щипцами заставил черепаху освободить пасхальное место.

- Возможно ли, - спросил я ученых людей, - чтобы эта черепаха из Ханка проникла в Амур?

Оказалось, вполне возможно, и очень интересно было отметить это в связи с вопросом миграции дальневосточных животных.

И у нас начался разговор о ходовом звере. кочующем из Сибири в Манчжурию и дальше, подобно перелетным птицам.

Конечно, в вагоне были не одни только ученые, - за каждым нашим словом следили местные люди, добровольно переселившиеся или переселенные из европейской части страны. По тому, как они следили за нашими словами, и по их замечаниям можно было понять, что от нас, людей со стороны, им очень хотелось бы знать мнение об этом крае, имеющее общеобязательное значение, как будто сами они растерялись, не знают, хорошо тут или плохо, и ждут от нас определения качества раз навсегда. Если бы мы стали бранить местную природу и нравы, по всей вероятности они бы хором начали со своей стороны приводить доказательства невозможности хорошей жизни в этом краю тайфунов и неожиданных наводнений, уничтожающих сразу труды многих лет. Но я проверил потом: большинство ив таких людей - великие патриоты своего края, и если что - нибудь похвалить и даже от чего - нибудь придти в восторг, то это как раз и будет то, чего они ждут от свидетеля со стороны. Впрочем мы сами у себя в доме Почти все такие - и потому заведено и обязательно в смысле «приличия». чтобы гости старались открыть в доме хозяев хорошее и объявить его единственным. Как ни старайся однако представить дальневосточную природу прекрасной, все - таки надо признаться, что с точки зрения общеизвестной экзотики, хотя бы индийской, эта экзотика - жалкая. Ученые говорят, например, что на Дальнем Востоке есть древовидный папоротник, реликт, оставшийся здесь от третичной эпохи. Но не надо думать, что эти папоротники в самом деле деревья, как в настоящих экзотических странах. Пройдешь мимо такого папоротника, не обратишь никакого внимания, но ботаник разгребет землю, покажет подземный коротенький ствол и С таким видом, как будто нашел алмаз первой величины, станет доказывать, что это именно и есть знаменитое растение тропических стран - древовидный папоротник. Удивление и уважение к экзотическим существам на Дальнем Востоке является лишь, когда поймешь жизнь реликта: ведь это же реликтовый край.

Что такое реликт? Есть понимание реликта в смысле реликвии; были, например, в Средней России липовые леса, их совершенно извели, и теперь липа, как остаток довольно редкий, встречается в естественных насаждениях. Это - почтенная реликвия. Но бывает, существо жило и благоденствовало когда - то, во времена очень отдаленные, а потом, когда среда переменилась и большинство прежних видов исчезло, это существо приспособилось к новой среде, но осталось самим собой. Вот почему в обыкновенной экзотике нет ничего удивительного в тигре: все в нем на месте, как мы с детства узнали по картинкам и в зоопарках. Но в реликтовой экзотике то замечательно, что тигр оставляет свои следы не только на песке, но и на снегу, и что иногда он вступает в бой с бурым медведем, что виноград обвивает здесь хвойное дерево, что очковая змея зимует под снегом. Так, мало - помалу входя в понимание жизни реликта, начинаешь понимать и людей, приписывающих некоторым редчайшим из них (корень жизни - «жень - шень» или панты оленя - цветка) почти чудодейственные свойства.

Я достаю сейчас с полочки добытый мной на Дальнем Востоке корень «жень - шень», вспоминаю, как просиял один китаец, увидев у меня корень жизни, имеющий вид человека, и поздравлял меня: с этим корнем жизни теперь я больше не должен бояться старости, стоит мне только в течение сорока дней выпить сорок рюмочек настоя этого корня, и я сделаюсь, как Фауст, опять молодым. Не знаю, не верю, может быть и не хочу, может быть даже предпочту свое личное отчаяние - власти над собой какого - то китайского корня. Но мне очень приятно смотреть на этот драгоценный реликт из семейства аралиевых, в течение многих тысяч лет имевший власть больше золота над умами много - многомиллионных восточных народов. А сколько рассказов, сколько легенд! Один из наших ученых в вагоне рассказывает случай с ним в тайге еще до войны. От какого - то учреждения он получил между прочим триста рублей золотом для покупки хорошего экземпляра корня жизни. Раз он поехал в тайгу совершенно один, по молодости своей не представляя себе опасности такой поездки. Заметив человека в тайге, другой следит за ним с винтовкой наготове из - за дерева, но наш молодой ученый, заметив двух китайцев, прямо подъехал к ним и рассказал, в чем его дело: ему надо достать хороший корень «жень - шень».

- Хороший? - спросили китайцы, - шибко хороший?

- Самый лучший, какой только может быть, - ответил ученый.

- Два солнца ехать, - сказали китайцы.

И объяснили ему тропы и как найти фанзу, где он может получить верные указания.

Смельчак ехал в тайге два солнца (два дня), нашел фанзу, и там ему сказали, что именно в эту ночь он увидит лучший корень, какие только бывали на свете, и по всей вероятности он сможет его купить: корень этот уже несут теперь...

Да, это был, вероятно, один из самых драгоценных экземпляров, потому что этот маленький предмет, вроде корня нашей петрушки, в кедровом лубке, засыпанный землей, легко можно бы было одному положить за пазуху, как обыкновенно делают китайцы, и, осторожно пробираясь, нести через тайгу. Но этот корень, на какой - нибудь десяток сантиметров превосходящий другие, имеющий какую - нибудь лишнюю косу в голове, особенно правильные морщины на туловище или с резким выражением тела мужчины или женщины, несли через тайгу с величайшими мерами предосторожности шесть вооруженных людей. Они принесли его в полночь и только после усиленной просьбы хозяина вошли в переговоры о продаже и раскрыли великую драгоценность. Китаец, разглядывая корень жизни, может часами сидеть, изучать его и находить непрерывно какие - нибудь особенности в его форме, расположении мочек. Но что мог понять европеец? Его спросили, какой суммой денег он располагает для покупки, и он ответил просто, что ему дали большую сумму золотом, триста рублей... Тогда поднялся всеобщий великий хохот в фанзе: за корень этот предполагалось взять не менее тридцати тысяч рублей золотом.

Этот рассказ был ответом на поставленный знатоку края вопрос, до какой суммы может достигать ценность корня жизни: ценность эта может расти почти беспредельно, и человек и поисках его может мечтать о чем угодно, оставаясь в пределах возможного. Из реликтовых растений почему - то было избрано как драгоценное самое нежнейшее, из животных самое грациозное - пятнистый олень, прекрасный олень - цветок (хуа - лу): его панты будто бы имеют почти такое же целебное действие, как и «жень - шень», и по малочисленности прекрасного зверя, ценность лекарственного вещества молодых рогов тоже огромная, в несколько раз превосходящая ценность таких же пантов благородного оленя, марала или изюбра.

Так, углубляясь в знания края, хотя бы даже полученные из вторых рук, начинаешь открывать себе своеобразную, незатрепанную экзотику Дальнего Востока, сильную своими контрастами. И правда, в краю, на который зимой так дышит Сибирь, что все замерзает и при ужасных тайфунах подчас становится холодней, чем в Сибири, летом в речных долинах красуются такие нежные деревья, как белая акация, манчжурский орех, мелколиственный клен, ясень, бархатное дерево, а подлеском у них бывает та самая сирень, которую мы видим у нас только в садах и на полянках. Как обыкновенные цветы встречаются левкой, львиный зев. Есть лотос и эдельвейс. В этом краю не только природа, но и люди самых разнообразных стран привозили самые разнообразные семена, китайские капиталы - свои, американские - из Америки, русские переселенцы из самых разнообразных климатов тоже всеивали свои семена, и все большей частью приживалось и росло. Легенда говорит, будто бог при обсеменении мира забыл этот край и, заметив грех свой, смешал все остатки семян и поскребышами этими обсеменил весь Южноуссурийский край.

Перед тем как показаться морю, мы нырнули в туннель, и в то мгновенье, как окно наше входило в темный коридор, на солнце ярко, венком над самой дыркой туннеля просветились разные необыкновенно большие уссурийские цветы, оранжевые и темно-синие. И когда мы вынырнули на ту сторону горы, то солнца уже не было там, а моросило нечто среднее между дождем и туманом, то самое, что на Камчатке называется бусом. Я и сейчас, как только закрою глаза, вижу в ярком свете этот венок и прямо, не думая, называю этот снимок своего собственного глаза венком победителя и право не знаю, кого тут разуметь победителем: я ли это, преодолевший наконец то подмосковное сиденье, или народ, продвинувшийся от Карпат до Тихого океана. Мы ехали по самому берегу залива, названного в честь великой реки Амурским, точно так же, как назван по ту сторону рога залив Уссурийским; оба эти залива вместе составляют залив Петра Великого, а на роге по сопкам раскинулся Владивосток.

На вокзале нас встретили рогули, китайские носильщики с особыми рогульками, посредством которых они на спине своей переносили большие тяжести. Я обратил внимание на одно старое морщинистое лицо с глазами человека, воспитанного необходимостью. В этих глазах было снисходительное предупреждение нам, европейцам: «Смотрите, дети, без этого труда человеком из вас никто не вырастем!» Где - то в глубине русской культуры, как я выношу ее понимание из далеких детских своих переживаний, кто - то предупреждал именно так и меня самого, и потому при взгляде на этого труженика в сердце у меня завязался небольшой узелок какого - то неясного отдаленного родства с этим китайцем. Старик ухитрился забрать на себя все наши семь с половиной пудов и за четыре рубля перенес их в гостиницу «Золотой рог». Там узнали мы, что настоящая цена была не четыре, а только два рубля, и этот обман старого «родственника», конечно, был неприятен. Когда мы устроились в номере и снова вышли, чтобы осматривать город и начинать дела, наш старик стоят со своей рогулей у дверей.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.