Затейники

8. П. Варухин - подражание животным (плач петуха, кошачьи рапсодии, интермедии токарных станков, паровозные увертюры, художественный свист и т. д., и т. д., и т. д.),

9. Мишка Ульрих - песни (от «Клавочки» до «Буденного» включительно),

10. Анатолий Такафов - чечетка, и, наконец,

11. Матвей Брук - личность несколько загадочная. «Интеллигенячий» рецензент назвал бы его конферансом, менее «интеллигенячий» - конферансье, еще менее «интеллигенячий» - водителем, мы же просто называли его веселым парнишкой, парнишкой «на ять».

Итак, их было одиннадцать человек (впрочем, мандолина итальянская, кажется, испугалась и сбежала).

Вечер этот начался несколько странным и даже необычайным образом. Иван Сдобин - он же завклубом - вздумал произнести речь о затейниках. Дать определение затейникам.

- Что такое затейники? - начал он свою речь. - Затейники это... - тут Сдобин понес определенную чушь. Он сам плохо разбирался в этом слове (надо сказать, впрочем, что более или менее точное определение затейников нашли только в самое последнее время). - Затейники это... - И к позору своему он начал весьма занятно и довольно определенно говорить о... Чемберлене. - Чемберлен - это не затейник, - говорил он. - Чемберлен, это наоборот. Красные затейники, только они одни и т. д.

Первое отделение вечера прошло неплохо. Каждый делал все, что мог, демонстрируя с клубной сцены нехитрое свое уменье.

Но самое интересное произошло потом. Завклубом сказал буквально следующее: «Товарищи! Что сейчас будет, этого я сам не знаю (завклубом не знает! Вы подумайте!). Я, товарищи, в общем и целом смываюсь вместе с отсекром. («Да ну? - с нескрываемой радостью воскликнул Брук. - Вот здорово!»). Второе отделение всецело предоставляется самим затейникам. Все помещение клуба отныне переходит в распоряжение затейников. Пущай они сами по своему усмотрению развлекают трудящуюся публику, а как и каким способом - это их дело. Потому они затейники».

И под дружные аплодисменты всего зрительного зала он действительно смылся со сцены.

Затейники, сидевшие тут же на сцене, за очень торжественным красным столом, удивились сами себе: вот они значит какие нужные, важные и самостоятельные! Затем лихо взглянули друг на друга, тряхнули головами и все, как один, прыгнули в зрительный зал.

Затем они, как бы сговорившись, разошлись по разным комнатам. Каждый из затейников увлекал за собой ту или иную группу. Кому нравилась шестиструнная балалайка - тот пошел за шестиструнной балалайкой, кому нравилась португальская мандолина - тот пошел за португальской мандолиной, кому нравились деревянные ложки, сковородки, бубны, тарелки - тот пошел за деревянными ложками, сковородками, бубнами, тарелками. Кому нравился Матвей Брук - тот пошел за Матвеем Бруком.

Никогда не было такого веселого вечера в клубе.

Вот они на грузовом автомобиле. Их везут на общегородской смотр затейников. Автомобиль вздрагивает, спотыкается о колдобины московского шоссе. Но шофер веселый. Еще час тому назад слышал он за собой монотонный и нудный визг листового железа, которое вез со склада, а теперь на своем неизменном грузовике слышит он пение птиц, лихую «Барыню», «Мы на лодочке катались».

Шофер рад, но затейники смущены.

Общерайонный смотр в Московско-Нарвском доме культуры. Что это значит? Это значит, что в огромном зале, освещенном черт знает каким количеством свечей, свыше 3 500 человек будут смотреть на них, и только на них.

Вероятно, будут речи (ах, эти речи!). Кроме того, было известно, что затейников хотели сделать «счастливыми» («вам в люди пора выходить!» - шутил завкульт завкома).

Однако, если даже и шофер, везший их, смутно представлял себе, что они будут делать на смотре, то сами они еще менее представляли себе это.

И вот они ехали к Нарвским воротам - все одиннадцать человек в одном грузовике, неловко теснясь у стенок. И смутно им припоминалось, что в обычное время они, пожалуй, сами с завистью глядели бы на этот грузовик, наполненный весельем и задором. А теперь им в свою очередь завидовали пешеходы.

Впрочем, завидовать было нечему. Ведь они пели, шутили и играли только потому, что им хотелось забыться или по крайней мере уверить себя в этом. Они часто спохватывались, что должны будут так же петь, шутить и играть в огромнейшем зале. Они спохватывались и затихали на время, но снова кто-либо затевал песню, заводил гармошку, изводил истомой гитару, неизменную спутницу вечеринок, на которых так чудесно чувствовали себя ребята.