На нашем дворе почти все взрослые ненавидели Вальку, девочку лет двенадцати, подвижную и угловатую, с нарочито резким голосом.
Старая ткачиха Пелагея Захаровна, обитавшая в глубине двора, в низеньком домике под толевой крышей, называла Вальку то «Анчуткой»,
то «несовместимым чертом». Одна Нюша, работница табачной фабрики, мать семерых детей, говорила с доброй улыбкой: «Ничего, перемелется - мука будет. А пока - Анчутка».
Дворовые ребята прозвали её Валькой Бостон: девочка ходила в школу в юбке из ткани бостон с большими нашивными карманами и со своей чёрной челкой и искрящимися глазами была, пожалуй, похожа на мальчишку.
Дома она ходила в красной трикотажной майке с чёрным воротником, вернее, летала бесом беспокойства. Если пожарные лестницы грохотали лязгом металлургического завода, - адским шумом заправляла Валька; если в комнату влетало полдесятка бумажных голубков и валилось подчас в тарелки со щами, - это делала умелая рука Вальки. Она добиралась с озорством до третьего этажа и, повисая на водостоке, кричала в открытые окна каким - то раздавленным голосом:
«Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали».
Училась Валька плохо. Её тетка, столбообразно - худая бухгалтерша, раза два в неделю семенила в школу и возвращалась совсем мелким шагом, с застывшей на лице кривой улыбкой. В такие дни после школы Валька подходила к дому медленно, у ворот заносчиво, как бы гордясь, говорила:
- Будет дома Ерёма! Сегодня Марья с шишкой сказала тётке, что я...
Ребята подсказывали: «Невозможное явление... разлагающее начало...» Валька делала маленький, рыбий ротик и, выпучивая глаза, изумлённо произносила:
- Совершенно дефективный ребёнок! Ребята хохотали, приваливаясь к забору с изнеможением. Валька входила во двор, поднимая плечи, пристукивая на ходу каблуками, и запевала озорную песню.
Ребята оглушительно подхватывали песенку, но у всех тревожно блестели глаза. А Валька перед дверью трепетно поводила плечами и с отчаянным сальто - мортале ныряла в коридорную тьму. Ребята стояли кучкой среди двора, под кривой ивой, и прислушивались. Из окна Валькиной комнаты сразу же доносился крик, будто кто - то там давился, потом слышались звуки ударов, как по тюфяку, опять одиночный крик, и что - то разбивалось. Хмурые ребята расходились по квартирам, что - то убеждённое было в их лицах, точно Валька страдала за какую - то правду.
В одну из зим Валька изобрела зудилку. Большая пуговица на короткой нитке привязывалась к длинной нитке в полуметре от конца; этот конец крепился к верхней планке окна, а другой, длинный, уводился в форточку комнаты Вальки. Она тихонько дёргала за нитку, пуговица лязгала по стеклу, и внутри комнаты, особенно зимой, в морозные дни, казалось, что по стеклу проезжают полозья саней.
В один из вьюжных вечеров зудилка сыграла на окне Пелагеи Захаровны. Только, распаренная чаем, собралась ткачиха спать, в окне началась проклятая музыка. Пелагея Захаровна разозлилась, набросила пальто и, вооружившись дубовым засовом, выскочила на улицу. Она долго слушала - скрипела под вьюгой ветла; ушла - опять началась музыка; с тем же засовом в руках она снова выскочила - и опять никого. Ткачиха не могла уснуть до утра: решила, что это - предвестие смерти.
Наутро Нюша рассказала о страшном знамении Пелагее Захаровне на общей кухне, во флигельке, чуть - чуть прибавив о «далёких словах»,
будто бы произнесённых при этом таинственным голосом.
- А ну, скажи «далёкое слово»! - пристала Валька, она стояла у своей керосинки, над кофейником. - А ну!
Нюша недоуменно заморгала, да тут ещё Валькин чайник зазвенел крышкой - Валька не утерпела и разразилась сумасшедшим хохотом. Конечно, все догадались: она! Нюша побежала к Пелагее Захаровне с желанием успокоить её. Но ткачиха вспыхнула злобой, выбежала во двор, стала перед Валькиным окном, то боченилась, то воинственно потрясала руками и долго выкрикивали всякие ругательные слова.
- Завтра иду к прокурору! - кричала она. - Избавьте же нас от Анчутки! Господи! Посадите же несовместимую ведьму в Николо - Угреш... на цепь!
Многие в квартирах большого дома и во флигеле прислушивались к крику ткачихи и думали, соглашаясь: пора в Николо - Угреш! Ага, на цепь! И цепь явилась всем - вместе с наручниками и поясным кольцом - вполне ясной; Валька корчилась на ней днём и ночью и вредить уже не могла!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.