Диковский еще весь в процессе роста. Литературная его жизнь только разворачивается, а когда литератор растет, неизбежны сдвиги, стилистические, формальные и идеологические изгибы, коррективы, перемены. Нельзя принимать произведения писателя - очеркиста как нечто абсолютное, застывшее на данной ступени Диковский растет, он вырос даже на протяжении своих восьми очерков о дальневосточной границе - «Стой, кто идет» - очерков, пока что являющихся вершиной его литературных достижений.

Диковский вообще еще молод: ему только 25 лет - возраст, когда литературное лицо автора только начинает формироваться. Но он уже газетчик с известной репутацией, выработанной семью годами газетной работы - от черноморской газеты до «Молодого ленинца» и «Комсомольской правды». В промежутке - комсомольская работа (Диковский - комсомолец с 1923 г.), в 1929 г. - Особая дальневосточная армия и Манчжурия, мелкая текущая газетная работа на темы «вообще», на любые темы. Установка на военную тематику, сейчас нашедшая свое законченное выражение в очерках «Стой, кто идет» («Комсомольская правда», сентябрь), идет по линии творческих исканий автора. Она не случайна. Она отражает стремление Диковского к большому плану, к литературным композициям, - это, если можно так выразиться, переход от бродячей газетной жизни к литературной оседлости. Специфический жанр этой первой стадии оседлости - очерк.

Здесь особенно важно определить формальные границы, формальный критерии очерка. Большинство неровностей, ошибок, которые характерны для очеркового творчества газеты, происходит от обычного у нас смешения жанров: очерка, рассказа и фельетона. В газете нередко встречается такой взгляд: все, что до 150 строк, - фельетон, от 150 до 400 - очерк, больше 500 - рассказ.

Где лежит грань между рассказом и очерком? В рассказе основное действующее лицо - автор. Материал рассказа всегда неотделим от автора, материал же очерка существует помимо него; автор дает ему только композиционную стройность, рамку. В рассказе материал помимо автора существовать не может. Обратное - в очерке. Как раз, у Диковского материал очерка существует помимо автора, автор не подменяет собой материала, и потому это - очерк в полном смысле слова; у него смещения ни на рассказ ни на фельетон нет. Рассказ, как правило, имеет перед собой творческий заказ автора, в соответствии с которым и размещается материал. У очеркиста творческий заказ идет по другой линии, иной заказ идет помимо него, саморазмещение материала ему уже дано, он раньше всего показывает, а не рассказывает. И эта сторона сильна у Диковского.

Очерк должен быть отграничен и от фельетона. Фельетон немыслим вне газетной полосы, вне материала сегодняшнего дня. Он продолжает жить как литературный факт, но его социально - политическое значение стирается вместе с исчезновением факта, его вызвавшего. Очерк существует дольше. Очерк существует столько, сколько существует политическая идея, лежащая в основе очерка, политический ЛОЗУНГ. Отмирает лозунг - отмирает и очерк. Дольше всех живет рассказ. Граница его существования - эпоха.

Диковский умеет найти грани очерка, он умеет отделить очерк от рассказа, он не выпячивает автора, он дает материалу существовать, он умеет заставить самый материал говорить о себе. Он умеет отделиться и от фельетона. У него материал настолько значителен, принципиален и сообщен, что отдельные элементы в нем играют только для показа всего целого. Он никогда не выпячивает второстепенное за счет основного. Материал, живет помимо автора, но автор умеет его хорошо видеть, умеет во - время заметить и хорошо пользоваться замеченным. У него - хороший, глаз. Когда читаешь «Стой, кто идет», вспоминаются «Приключения рыбацкого патруля» Джека Лондона: материал подается так значителыю, что очерк поднимается до больших литературных обобщений, индивидуальные экземпляры становятся типическими. Диковский еще не Джек Лондон, но он уже умеет смотреть его глазами. Это очень много.

Первое, что необходимо отметить в Диковском, - это то, что у него сюжетная ткань рассчитана, разграфлена, идет по линии политического лозунга. Возьмите хотя бы его первый и второй очерки: «Тайга на запоре» и «Кончается лампасная старина». Автор ставит перед собой конкретный политический лозунг и оформляет его литературным материалом. Сплошь и рядом бывает так, что политическая идея у очеркиста есть, он ее даже хорошо чувствует, но эта политическая идея используется только как канва не делается субъектом очерка, его первоосновой, субстанцией. «Тематическая основа» берется от чего - то другого, второстепенного. Очерк получается неплохой, скорее уже не очерк, а рассказ, но политическая идея в нем живет сама по себе, только к нему пришпилена, существует помимо очерка, как вставленный редактором абзац. У Диковского хорошо то, что политическую идею не возможно вырвать из очерка, она пронизывает весь материал, и сами предметы, вещи, весь литературный материал, вся сюжетная орнаментации неотделимы от основной политической идеи. У него лозунг - темы.

Другое достоинство очерков Диковского - это то, что у него в очерке герои живут, а не только говорят, как это бывает у других очеркистов. Часто герои описаны хорошо, красиво, подробно, но это - не живые люди, а абстракции, манекены. У Диковского герои живут, действуют, двигаются. Если действующее лицо - герой, нужно раскрыть его, показать в чем заключается его геройство. Диковский умеет это летать, у него это очень хорошо выходит. Возьмите его простого героя - собаку в очерке «Наша Занда» (кстати, это - несомненно лучший очерк в серии). Собака живет, заставляет читателя интересоваться ее жизнью. Где Диковский срывается, где его герои начинают вещать, а не жить, там у него получаются мертвые люди. Так, у него слабо получаются начальники, которые в большинстве - ходячие лозунги, мумифицированные плакаты. Так в «Играла первая сельдь». Впрочем, это дефект наблюдения с собаками - Диковский был в дозоре. Он только слыхал, он не видел, как живет сельдь. Сельдь вообще играет, но в очерке Диковского она мертва.

Формально у Диковского герои, основные персонажи, даются крупным планом. И оттого люди живут. Второстепенное неважно в очерке, стихия очерка - большой план, материальные, пластические композиции, яркие конкретности.

Этому помогает язык Диковского. Диковский не просто записывает, - он думает над языком, у него формы логически обоснованы. Его лексический рисунок четок. Он выбирает из десяти возможных орнаментов один из лучших, который лучше всего помогает видеть материал.

Образ Диковского ограничен; это не крашеная фотография, а хороший, хорошо освещенный слепок. Поэтому язык Диковского скуп, лаконичен, в нем нет слюны. Лакмусовая бумажка для многих очерков - сокращение. Часто купюры придают очерку динамичность. Диковского трудно резать, очерк его целен, динамичен, он удовлетворяет требованиям предельной экономичности стиля.

В лучших очерках Диковского читатель все время идет вместе с автором: материал, действие не уплывают из глаз, не утомляют и не останавливают. Проще сказать: очерки Диковского - хорошие очерки.

Портрет очеркиста был бы очень однобоким, если бы я не сказал о недостатках. Они есть, их становится меньше, но они еще пока есть. Бедой Диковского, первой и главной, является речевая сторона: речи и диалоги. Диалога у него просто нет. Конечно очерк должен быть прежде всего показом, но диалог также может и должен служить целям показа, без диалога очерк превращается в хронику. Диковский диалогов не любит и не справляется с ними. Насколько он работает над описательной фразой, настолько же он неразборчив в фразе диалогической. Это относится и к высказываниям самого автора, которые, раз обращенные к кому - то, должны обладать всеми чертами живой речи. Диковский почему - то думает, что речь героя - это одно, а речь автора - другое, что интонационный рисунок не совпадает с лексическим. Поэтому он сам часто говорит высокопарно - так, как никто и никогда не говорит. Это - особый язык, язык плохой квазипатетической беллетристики. Язык его героев часто искусственен и обезличен: они все говорят одинаково до надоедливости, - это утомляет читателя. Где Диковский лепит своего героя, описывает, он конкретен, но как только герой начинает говорить, он превращается в абстракцию, он перестает существовать.

Речевые срывы у Диковского многочисленны. Это - дефект красивости, болезнь погони за этой красивостью, еще не изжитая Диковским. Бедность речевого, диалогического материала - является производным следствием этого порока.

Композиционный строй у Диковского страдает отсутствием занимательности, психологического напряжения. На каждом этапе рассказа у читателя должны возникать новые вопросы разрешение их идет параллельно с выдвижением новых, но полное разрешение каждой задачи должно быть дано только в финале очерка, когда читательский интерес достигает своего предела.

Чувствуется, что человек работал, работал устал и раз пять начинает напрягаться, но напряжение разряжается, оно не аккумулируется к финалу. Тем и хороша «Наша Занда», что у нее этот дефект слабее всего.

Предсказать что - либо Диковскому конечно трудно, но у него все данные для того, чтобы стать образцовым очеркистом. Это зависит раньше всего от него самого.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.