«Я люблю книги: каждая из них кажется мне чудом, а писатель - магом. Я не могу говорить о книгах иначе, как с глубочайшим волнением и энтузиазмом», - писал М. Горький в одной из своих статей.
Книга в жизни и творчестве Горького занимает огромное место. Едва ли кто из писателей посвятил ей столько славословий, как Горький. Он называет книгу одним «из величайших и таинственных чудес земли».
Чудесное царство книг открылось перед Горьким, когда ему было четырнадцать лет: в эту пору он научился «читать сознательно». И книга стала верным его другом и спутником.
В суровой, полной лишений юности Горького книга была сияющим, великолепным праздником. Книги ему «шептали о другой жизни, более человеческой жизни», чем та, которую он видел вокруг себя. В среде тёмного и косного мещанства, где протекали ранние годы великого писателя, на книгу смотрели подозрительно, говорили о ней со злобой и раздражением:
- Книги сочиняют дураки и еретики... Очень вредно книжки читать, особенно в молодые годы...
Мальчик Горький получил презрительное прозвище «книгожора». «И грустно и смешно вспоминать, - писал он, - сколько тяжёлых унижений, обид и тревог принесла мне быстро вспыхнувшая страсть к чтению!» Книги приходилось читать тайно, по ночам, при тусклом свете самодельного светильника. Но читал он с «ненасытной жадностью», и тёмные, безрадостные будни озарялись дивным светом книги.
С тёплой иронией вспоминает Горький о книгах, прочитанных в ранней юности: толстых, в кожаных переплётах изданиях XVIII века, из сундука повара Смурого - «Омировы наставления», «Мемории артиллерийские», «О клопе, насекомом зловредном»... С любовью он говорит о книге, которая очень увлекла его, «Повесть о Томаса Ионесе» (старинный перевод «Истории Тома Джонса Найдёныша»), рассказывает о том ни с чем не сравнимом восторге, с которым впервые прочитал поэмы Пушкина: «Я прочитал их все сразу, охваченный тем жадным чувством, которое испытываешь, попадая в невиданно красивое место... Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать её было неловко».
Горький вспоминает, что «Семейная хроника» Аксакова, «В лесах» Мельникова-Печерского, «Записки охотника» Тургенева, стихи Веневитинова, Одоевского, Тютчева «вымыли душу, очистив её от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности», а песни Беранже, по его собственному выражению, свели его с ума «страшно-тесною связью едкого горя и буйного веселья». «Я почувствовал, - пишет Горький, - что такое хорошая книга, и понял её необходимость для меня. От этих книг в душе спокойно сложилась стойкая уверенность: я не один на земле и - не пропаду».
Книги научили Горького «уважать людей упорных в достижении своих целей, ценить духовную стойкость». Рассказывая о «великих подвигах, о ярких радостях жизни», они, говорит Горький, «воспитали во мне чувство личной ответственности за всё зло жизни и вызвали у меня преклонение перед силой разума человеческого». «Окрыляя ум и сердце, книги помогли мне подняться над гнилым болотом, где я утонул бы без «их, захлебнувшись глупостью и пошлостью». Но высоко ценя книги, Горький со многими из них часто вступал в спор. С юных лет чтение его было действенным. В усвоении читаемого он всегда проявлял независимость мысли. «Всё, что он читал, - рассказывает Н. Евреинов, знавший Горького в юности, - воспринимал критически. Помню, по прочтении какого-то тома статей Писарева, Пешков набросал свой отзыв... в большинстве это были нелестные для Писарева пометки. Это удивило меня сильно, так как Писарев для молодёжи того времени был непоколебимым авторитетом. Пролетарское чутьё А. М., очевидно, улавливало дисонансы в мыслях Писарева, незаметные для нас - молодёжи, воспитанной на народнической литературе».
«Всё надо знать, всё надо понять!» - говорил юному Горькому один из его старших друзей. И для будущего писателя это стало девизом всей его жизни.
Горький был одним из самых жадных, ненасытных читателей. «У него была, - как отметил мемуарист, - постоянная и хорошая зависть к знанию».
Ещё в ранней юности «самоучка» Горький многих поражал своей начитанностью. Когда он служил сторожем на железнодорожной станции, сослуживцы были уверены, что он «непременно выгнанный студент».
«Мои университеты», курс которых Горький начал проходить в казанских кружках самообразования, «продолжались у него, - пишет проф. А. К - Дживелегов, - можно сказать, до последнего дня его жизни, и не было в мировой литературе сколько-нибудь стоящего вопроса, который не вызвал бы его жадного внимания, его творческого интереса и о котором он не составил бы себе вполне самостоятельного мнения... Он не был из тех читателей, которые заглядывают в оглавление и ограничиваются тем, что перелистывают книгу. Если он знал, он знал крепко». И, специалист по итальянской литературе, Дживелегов свидетельствует: «Корифеев итальянской литературы он знал всех и знал досконально».
П. Керженцев, посетив Горького в Италии, был поражён, как он «успевает очень внимательно следить за всей нашей литературой и литературой иностранной... Ни одно явление в области литературы не ускользает от него».
Горький всегда негодовал, встречая у людей, особенно у писателей, равнодушное отношение к книге. Сам он всегда собирал книги, хотя в юности жизнь «культурного бродяги» и не благоприятствовала этому. Уже в Самаре (в девяностые годы) у Горького, жившего в полутёмной комнате, в подвале, была своя библиотека. Из рук недавнего «босяка» люди с университетскими дипломами впервые знакомились с произведениями Стендаля, Мериме, Теофиля Готье, Флобера, Бальзака, Бодлера. От Горького «дипломированные» впервые услышали об Эдгаре По, Вердене, «о появившейся у нас школе декадентства и символизма».
В Нижнем Новгороде, где Горький поселился в 1896 году, библиотека его значительно разрослась. Но, любовно собирая книги, Горький никогда не был «скупым рыцарем». Прочитав книгу, он охотно давал её другим, а если находил её интересной, то даже усиленно распространял среди знакомых.
Горький, пишет В. Десницкий, никогда не мог «забыть мучительные боли духовного голода, который он ощутил во всей полноте за свои детские и юношеские годы». Отсюда его глубокое уважение к издателям хорошей книги, к таким людям, как Новиков, Смирдин, Солдатенков, Павленков. Отсюда же и его постоянное стремление к руководству книгоиздательским делом. А. Н. Тихонов, принимавший близкое участие в издательской работе Горького, говорит: «Если бы можно было собрать вместе многочисленные редакции и издательства, находившиеся под «протекторатом» Горького, то образовался бы второй Госиздат».
В 1904 году Горьким было основано на коллективных началах издательство «Знание». объединившее лучшие силы передовой литературы. В 1914 году он был инициатором и редактором первого сборника произведений пролетарских писателей.
В 1915 - 1917 годах Горький редактировал основанный им журнал «Летопись». Одновременно им было организовано издательство «Парус», которым в числе других книг были изданы три сборника избранных произведений армянской, латышской и финской литературы.
Издание этих сборников, целью которых было культурное сближение и уничтожение национальной розни, имело особенное значение в атмосфере шовинизма, поддерживаемого царским правительством по отношению к «инородцам».
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.