- Это дело веры... Кто как верит... - Но Хведька неумолим:

- Нет, ты кажи прямо: ты веруешь? - Тогда я проглатываю султана, собираюсь с духом и отвечаю твердо: - Не верю!

16 - летний юнга испуганно вскидывает на меня голубые свои глазята. В исподлобном взгляде Николая вспыхивает тяжелое и волчье. Только лицо капитана как всегда непроницаемо. Хведька усмехается криво и загадочно роняет: - Ну, тоби не плавать в море! - Почему?! - Теперь Хведька уклончив: - Так... Дойдем до Николаева, та и...

Все ясно становится мне! Проклиная бога, я встаю из - за стола. Моряки встают и крестятся демонстративно, истово. Боцман сперва пробует обратить меня в веру истинную: - Ты в детстве верил в бога? - Верил. - Ну, а хто ж тебе сказал, что бога нема?! - Старше стал - умнее стал... - Николай смотрит на меня с сожалением: - Заблудил ты, Колька! - и добавляет ядовито: - До того доучився, шо ум за разум зашел!... - и, поворотясь, отходит.

На завтра - ветер снова крутый. За обедом Николай рассказывает историю о том, как на одном судне тоже ехал коммунист, а ветер крутый да крутый!... Тогда ночью вытащили коммуниста из каюты: молись богу, а то зараз будешь за бортом! И как только коммунист отбил на палубе 40 поклонов - так ветер и переменился! После обеда Николай берет меня шутя за глотку и говорит: - Ты не банив, як босяки друг друга за кадык берут?.. А шо б ты робил, если бы тебя ночью за кадык веяли?..

В этот вечер я долго не могу заснуть, беспокойно прислушиваюсь к каждому шороху на палубе и думаю, что делать, если ночью меня начнут обращать в православие? Объявить себя каким - нибудь ответственным коммунистом? Сказать, что все VIIV знает, на чьем я отправился судне? Извлечь из глубин сумки свой корреспондентский билет? Эх, жалко - нету даже поганенького бульдожки!...

Путь к Николаеву - мимо разных «хуторей». «Любезная Дочь» останавливается, спускает баркас - и через час во всех уголках судна семейные идиллии: приехали жены.

Даже бородавка на левой щеке Николая светится тихой радостью, когда его Ганна, положив заботливую голову мужа к себе на колени, ласково давит на гребешке «кошей». Хведька не может наняньчиться со своей трехмесячной Манькой: он даже за руль садится, ухитряясь держать Маньку одной рукой, в то время как другой правит, чем вызывает невыразимый ужас у своей молоденькой жинки:

- Та, Хведька!... От - жу дурный! Давай мени Маньку, бо уронишь!...

И только капитан как всегда хмуро сосредоточен, да и то его сивые, жесткие усы нет - нет опустятся вдоль рта, скрывая скупую улыбку.

О це, и це, и то

Гравий выгружен. Вместо 7 кубов оказалось 7,85 - получено 824 руб. 25 коп. 53% отчислено хозяевам судна, вычтены расходы: погрузка, попудный сбор, харчи, - остается чистого на каждого из команды по 50 руб. 50 коп. Счастливый рейс, хороший фрахт!

Улыбка удовлетворения на загорелых лицах сменяется выражением озабоченности: треба куплять о це, и це, и то. Рано с утра судно пустеет: все, кроме меня, удаляются на базар.

Час - другой - третий - четвертый - пятый.

Наконец, кто - то с треском подкатывает к набережной. Выскакиваю из каюты наверх. Это Николай на извозчике привез гостинцы и обновы. Его лицо начисто выбрито - сияет сознанием выполненного долга, радостью домовитого хозяина. Бережно он снимает с извозчика огромный мешок крупчатки, бережно взваливает его на спину Мишки (Мишка - его приемный сын), и согнутый в полторы погибели Мишка вносит мешише по пригибающейся сходне... Следующее явление - Хведька с дюжиной досок. Его подвижное лицо озабочено думами о ремонте своей шаланды.

- От - же... - бормочет он...

И, наконец, нечто громоздкое вырастает на горизонте. Когда оно приближается: «Це капитан своей Кильке!...» На лицах подошедших - капитана, тетки Хвионы и двадцатилетнего парубка Павии - не столько гордости за приобретенное, сколько страшной тревоги за это приобретенное: благополучно довезти бы!... не пообтереть бы на углах краски... Одно за другим, осторожно, как шкаф с посудой, выгружается с воза и погружается в трюм «Любезной Дочери» - чудовищных размеров двуспальная деревянная кровать с золочеными маковками, соответствующей величины рундук на четырех лапках с золочеными же колонками и два гнутых стула. Во взглядах присутствующих зависть и даже досада.

- Кильке - баете! А Панке - ничего... Однако, меня занимает вопрос, прощено ли мне мое безбожие и остаюсь ли я практикантом на «Любезной Дочери?» Никто - ничего, ни слова.

Вечером вся взрослая часть команды принаряжается. - Колька, идем на берег: побреемось, та - й вернемось... - Я догадываюсь, зачем Хведьке понадобилась эта благовидная мотивировка - ведь тут рядом - жена. Соглашаюсь. По дороге в кабачок, шагая раскачивающейся походкой морского волка рядом со мной, капитан вдруг обращается ко мне:

- Колька, ты дальше с нами поедешь?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.