Однажды ее уже пробовали стереть с лица земли.

Национальная резня кончилась в двадцать третьем. Муссаватисты бежали через Пчанахский перевал. Страна, граничащая вплотную с Персией, осталась пожарищем, грудой земляных развалин. На всей территории маленькой республики остался, говорят, всего один неповрежденный дом. Он стал штабом революции, он приютил Совет народных комиссаров и главнейшие учреждения молодой страны. Все население приспособилось жить в развалинах со скорпионами и змеями: кто без крыш, кто без четвертой стены, кто в глиняной скворешне, из которой выход - по приставной лестнице или наскоро уложенным один на другой камням... Еще в 1927 году страна казалась пепельно-серым морем развалин.

Это та страна, и тот год, о которых рассказывает партработник, приехавший из центра:

«Я спросил встречного, говорившего по-русски:

- Почему во всем городе, на всей дороге так пахнет гарью и чем-то еще?.. Как будто угар везде... - И человек ответил:

- Наша страна - сплошное кладбище, и трупы плохо захоронены: они мало засыпаны землей, они, прямо под ногами».

Это та страна, о которой рассказывает красноармеец-пограничник, Василий Рядное:

«Красная армия вошла в народ усталая, голодная, больная малярией. И первое, что сделало население, - вскипятило нам чай. Но чай был без сахару, которого мы, ясно, не требовали, не просили. Нам рассказывали, что ни одного огрызка сахару не оставалось во всей стране. На следующий день в штаб принесли около фунта кишмиша. Мне досталась, для смеха, одна кишмишинка. Я спрятал на вечную память. Вот какой это был кишмиш!

«Молоденький паренек из аула Джагры был в городе, когда вошла Красная армия, и видел, как мы пьем несладкий чай. Паренек никому не сказал ни слова и побежал к реке Аракс. По реке Аракс проходит граница Персии. Он переплыл границу, как контрабандист: по нем стреляла персидская стража. Он вошел в Персию и побежал по ней: перед ним выросли огромные незнакомые горы. Не зная дороги, скользя над пропастями, он блуждал по горам, пока не встретил деревню, где ему дали маленький мешок кишмиша. Обратная дорога была еще трудней. Сильный ветер сбивал с ног. Парень потерял путь и вышел к Араксу, вблизи кордона. Персидская охрана, стреляя, попала в мешок, и кишмиш стал высыпаться. На Араксе крутило, вода заливала глаза. С советского берега стреляла советская стража. Первый красный пост встретил контрабандиста огнем. Парень вышел невредимым. Он принес Красной армии фунт зеленого кишмиша. Сейчас он работает в одном из небольших колхозов: он давно передан комсомолом в партию. Его зовут Юсуфов Умар».

Это страна, о которой мы читаем: «сильнейшее землетрясение разрушило города и аулы. Сотни убитых, тысячи людей без крова. Множество поселков сравнено с землей».

О ней читаешь редко, слышишь еще реже. Между рассказом партработника о сплошном кладбище и газетной информацией о землетрясении - промежуток в пять лет. Для того, кто видел страну в 1926 году и в 1930, кажется чудом ее рост.

Земля, питавшаяся долгие годы кровью, вместо испарившейся или ушедшей из испорченных каналов воды, земля, для которой национальная резня была оросительной системой, а вода - великим сокровищем покрыта водной сетью, питающей хлопок и хлеб.

Нахичеванская автономная ССР - область семидесятипродентной коллективизации.

Город Нахичевань-на-Араксе - недавняя развалина граждан-войны - сплошная новостройка. Нахичеванские соляные разработки, богатейшая и первосортная нахичеванская сера, медь и свинец - в сегодняшнем и завтрашнем дне нашей индустриализации.

Еще несколько лет тому назад не было хлопка в Союзе хуже нахичеванского, винограда - жестче и кислей. Малая урожайность не беспокоила крестьян: она вошла в привычку, как темнота, как грязь, как религиозный фанатизм. Четверть хлопкового урожая была законнейшей долей полевых вредителей, как бы церковной десятиной нору - хлопковой чуме. Есть местности, где рабочая сила земледельцев равнялась одной своей половине, потому что часов с десяти утра до трех-четырех дня население лежало ничком, изнывая и корчась от повальной злокачественной малярии, и малярия носила имя «шарусская лень». А еще были местности, где население сотнями слепло от трахомы.

В 1931 г. мы имеем первосортный нахичеванский хлопок, высокосортный виноград. Заболеваемость малярией уменьшена на 55%, трахомой - на 70. Это гигантский качественный рост. Трудно получить о нем представление, не побывав на месте. Живой образ этого качественного роста - вот он.

В переулках крытого восточного базара - в полумраке, в нищете, среди глиняных гнезд первобытной торговли - неожиданно европейское окно, европейская дверь. Ты входишь (ставни уже открыты, хотя только семь часов, а восточный базар просыпается поздно) и удивленно глядишь: длинный стол, крытый красной тканью, портрет Ленина, убранный свежими ветками уксусного дерева, деревянные лавочки, табуреты. У стола сидят смуглые ребята пятнадцати-восемнадцати лет, разговаривают, пишут. Это какая-нибудь из городских комсомольских ячеек, смешанных с пионеротряда Что делают здесь комсомольцы? Раз - они учатся читать; два - они думают; три - они смотрят на базар. Они записывают, едва умея держать карандаш: кто что продает и сколько, что и в каком количестве ПРИВОЗЯТ ИЗ сел. кто торгует контрабандой, кто скупает ее. Базар - сердце восточного города, и первая бригада работала по проверке сердца. У них не было правильных записей, потому что они не умели писать, не было правильного подсчета, потому что они не знали арифметики. Они приходили в свой центральный штаб и невразумительно жаловались на непорядки. Штаб комсомола помещался при крайкоме, на городской площади, напротив сквера, такого высохшего, что листья деревьев стукали, как костяшки, а трава скрипела и ворчала под ногой. В крайкоме комсомола было людно. Ребята, не по-молодому суровые и озабоченные, делали военное дело: они разворачивали борьбу за классовое расслоение в ауле, борьбу, в которой смерть от кулацкого ножа казалась вполне естественной. Они еще не умели агитировать - их агитацией были гортанные крики, песни и геройская смерть. Организовывать они тоже не умели - десятки деревенских ячеек жили без плана, без заданий, жили одним темпераментом, песнями и рукопашной борьбой. Эти ячейки создавались без отбора, изо всех, кто сочувствовал, кто смутно ощущал негодность старого быта или поссорился с родителями. Естественно, что они распадались. По существу, в ауле комсомола еще совсем не было. Едва 5% молодежи было охвачена комсомолом. Комсомольцы и пионеры - это было почти одно. Единственная база комсомола - педагогический техникум и несколько школ.

Но сейчас 1931 год.

Сероглазый, запыленный товарищ в барашковой папахе спрыгивает с коня, отводит его в стойло и возвращается к спору, прерванному три часа назад для поездки на смотр ударной объединенных пионеротрядов. Он объясняет идеологию правого уклона агротехнику, приехавшему из Баку.

- В теории туман, - говорит комсомолец, - народолюбство, а на практике разоружение перед кулацкой опасностью...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.