Под колеса

- Живем пока бедновато, - и пояснил: - это помещение служит и кабинетом и жилплощадью.

Директор был небольшого роста, но кряжистый, голубоглазый, с большой черной родинкой на левой щеке. Одет он был просто, и своей одеждой нисколько не отличался от рабочих. По профессии он был слесарь, но этим делом уже не занимался несколько лет: оторвала царская война, потом гражданская, потом партийная работа, а вот сейчас советская. Инженер тоже ни чем не отличался от директора: он был так же просто одет, как и директор, даже с лица, несмотря на молодые годы и на то, что не имел бороды, усов и родинки на левой щеке, был похож на директора, в особенности глазами. Одним словом, эти два человека дополняли друг друга, составляли собой огромное одно целое, и это одно целое в этом захолустном уголке двигало вперед дело социализма...

Инженер, сидя рядом на диване с народным комиссаром и с членами бюро ячейки, немного хрипловатым голосом рассказывал о работе станции, о ее мощности, о том влиянии, которое она оказывает на крестьянское население, в особенности на то, что не попало в орбиту нашей станции. Потом инженер поднял голубые глаза, обратился к директору и предложил до ужина посмотреть станцию.

- Верно, - согласился директор, - по ночам наше «дите» живет и радуется больше, чем днем.

Мы все шумно поднялись, направились из кабинета и двинулись к станции. Идти было недалеко. Дорога освещалась крупными электрическими лунами, разбросанными по пространству станции. Вся эта площадь земли от работы турбин, машин, от тяжелого падения воды вздрагивала, трепетала, как туго натянутая струна, под нашими ногами. В корпусах станции было поразительно светло, всюду была необычайная чистота, порядок. Черные, отливающие лаком и медными щетками динамо - машины лежали тяжело, неподвижно рядами на полу. Глядя на эти машины, которые были похожи на огромных тюленей, создавалось такое впечатление, что эти черные чудовища, вырабатывающие электрическую кровь, лежат трутнями на полу, никакой пользы не приносят станции. Впрочем, такое впечатление только на первый взгляд: эти спокойно лежащие на полу огромные тюлени живут глубокой внутренней жизнью и, гудя тихим пчелиным шумом, вырабатывают красно - золотистую кровь, гонят ее по толстым черным проводам к приемникам - доскам, потом от этих досок в далекие пространства, разбросанные в аспидной мгле. Из этого отделения мы прошли в машинное, где огромный ряд двигателей, принимая первобытную грубую силу от турбин, производил черновую работу, выверяя силу, размеренно, с математической точностью гнал эту силу в дальнейшие отделения станции, приводя ее в трудовое движение. Этот ряд гигантов двигателей, чудовищно размахивая блестящими маховиками, желтыми ремнями, с легкостью пуха одуванчика работал всеми своими мускулами, стараясь оторваться от бетонного пола, подняться к потолку и вырваться в широкие окна. Возле каждого двигателя прохаживался рабочий, чутко прислушивался к его пульсу, то и дело ощупывал его главные нервы, то и дело насыщал его жажду из довольно крупной масленки...

Народный комиссар был все время в компании директора, инженера и членов бюро ячейки. Они громко разговаривали, обсуждали, говорили о недостатках, о чем - то просили. Народный комиссар, что - то возражал, что - то записывал в за - пивную книжку, но что, я хорошо не знаю, так как меня все их разговоры очень мало интересовали, меня интересовала, радовала вот эта станция, которая небольшой кусок рабоче-крестьянской страны толкнула в будущее, ближе к социалистической культуре... Но, выйдя из корпуса, я оторвался от чрева станции, так как меня тяжело оглушил падающий поток воды; я стремительно бросился вперед, влился в компанию, которая, окружив народного комиссара, стояла на, бетонном берегу реки, устремленной в турбинные желоба. Я был очарован стремительно бегущим потоком реки, а еще больше ее мутно - зеленым тяжелым падением с необычайно высокой пропасти, ее ревом и шумом в бешено вертящихся крыльях гигантских турбин, а еще больше ее широким пенисто - белым, как молоко, вырвавшимся из турбинного отделения разливом и глухо ревущим бегом в старое русло реки, из которого безжалостно вывел ее в сторону человек и заставил служить ему... Потом, насладившись, красотой падающего водопада, мы отправились в кабинет директора. Я не знаю, какое было настроение у народного комиссара, но у меня было потрясающее: я глубоко убедился, что в недалеком будущем отсталая в культурном отношении страна превратится в одну из передовых стран строящегося социализма. Я еще более был глубоко убежден, когда за ужином директор и члены бюро ячейки, рабочие этой станции, бывшие на ужине, и инженеры высказали народному комиссару не только свое настроение, но и настроение всех рабочих станции. Они ему откровенно сказали:

- Мы живем бедно, в казармах, в страшной тесноте, но мы твердо убеждены, что мы являемся хозяевами. У каждого рабочего имеется железная воля поднять производство на такую высоту, на которой она никогда не стояла. Мы хотим, чтобы наша страна покрылась новыми заводами, не зависела бы от капиталистических стран, а чтобы мы сами могли производить станки, машины для оборудования новых заводов и фабрик. Мы хотим, чтобы наша страна от Владивостока и до берегов Черного моря была залита потоками электричества, как вот этот наш маленький, не больше уезда, кусочек земли. Мы, хотим, чтобы вся наша молодежь, которая находится в высших учебных школах, вернулась в нашу семью с полным сознанием своего долга перед рабочим классом, с глубоким багажом знания и новой культуры. Мы хотим, чтобы из нашей молодежи вышли крупные ученые - новые Ленивы, Павловы, Мечниковы, Ньютоны.

Потом они указали, что наша молодежь не любит, не хочет заниматься серьезно техникой, медициной, педагогией, химией... Наша молодежь хочет быть говорунами - общественниками... Наша молодежь боится лабораторий, клиник, хуже тюрьмы, каторги... А ее надо туда, как раз в эти лаборатории, клиники и т. д.

Народный комиссар подробно ответил им и указал, что партия как раз проводит это и ждет от молодежи, посланной учиться, того же самого, что ждут и рабочие. Он уверенно сказал, что молодежь придет из вузов с глубокими знаниями, что она вольется в жизнь, будет вместе с рабочими строить другую культуру, социалистическую. Беседа народного комиссара с рабочими закончилась на рассвете.

Отдохнуть пришлось не больше четырех часов. Когда мы проснулись, оделись и вышли на улицу, ярко - красное солнце уже было довольно высоко и купалось в пенистом потоке реки, окрашивая его во все цвета красок. Около машины ожидали директор, инженер и большая толпа рабочих. Они дружно и радостно встретили народного комиссара.

Мы долго ехали молча, щурясь от ослепительно - яркого, горячего солнца и едва заметного ветерка.

- Трактор, - проговорил народный комиссар.

И действительно, недалеко от дороги, тяжело пыхтя, двигался железный ком, пышно сопел, отдувался бледно - зеленоватым дымом. От его лемехов мягко отваливалась земли и легкими черными волнами откатывалась от него. Над железным движущимся конем спокойно кружились белоносые грачи. Над полем было глубокое светло - синее небо, в нем не было ни одного облачка - ночные грозовые облака куда - то удалились, так что от них не осталось даже перистого следа. Одно только ярко - красное, сверкающее всеми цветами в глазах, большое солнце спокойно, величественно катилось по необозримому прозрачному пространству все выше и выше, накаляя все больше зноем пространство воздуха и землю. Машина стремительно и бесшумно врезается в светло - синий воздух, буравит с легким свистом его, летит все дальше и дальше. Я вижу, как вертится от движения машины светло - зеленый, наполненный неумолчным журчанием окрест, как этот окрест сменяется новым окрестом, и так без конца, точно наша машина плетет позади себя гигантские светло - зеленые, ярко - цветные, похожие на цыганские шали палевые кольца и оставляет позади себя. Я вижу, как в этих кольцах, выбегающих из - под толстых колес и пропадающих так быстро в синеве, в зелени падающего горизонта, бурно кипит человеческая жизнь, создавая новую культуру.

Глядя на эти убегающие кольца, я снова ушел в грядущее, которое неудержимо надвинулось на нас, влечет упорно в свои очаровательные глуби, и совершенно позабыл народного комиссара, что сидел со мною рядом и, склонив голову на грудь, дремал. Я видел отчетливо своими глазами будущее.

- Едем, - обратился ко мне народный комиссар, и этим коротким словом вернул меня в реальное состояние.

- Хорошо едем, - как бы просыпаясь, ответил я и встретился с горячими глазами народного комиссара.

- А я немножко вздремнул.

- Вздремнули?

- А ты знаешь, Завалишин, я вот пять минут тому назад дремал и сквозь дремоту приятно чувствовал, что наша машина, рассекая теплый летний день и стараясь обогнать солнце, бешено врезалась в будущее. И представь, Завалишин, чем она дальше, чем она глубже врезалась в будущее, тем дорога становилась все лучше и лучше. Да и солнце горячее.

Я с любопытством посмотрел на народного комиссара и невольно подумал: не смеется ли он надо мной, ибо я, пока он дремал, действительно, и наяву уносился в грядущее, прохаживался по улицам города, по его изумительным садам, любовался спокойными толпами народа, которые резко отличались от нашего современного общества. Я только, было, хотел обратиться к нему и сообщить, что я тоже мчался в будущее, как он обратился ко мне и громко проговорил: