1. Никаких «вопросов»!

«Собрать все книги бы, да сжечь». Полковник Сологуб («Горе от ума»)

Скворцов не любит газет: беспокойно с ними. Всё какие - то «вопросы» ставят. «Буза» и суета сует... «Лекторы и газеты задуряют голову молодежи половым вопросом... Ну, понятно, когда каждый день толкуют об одном и том же, приневоливают тебя об этом думать... и вот поэтому начинается настоящий и серьезный вред».

Газеты шумят зря, ибо «вопроса - то никакого и нет», - заявляет С. Скворцов. Но зловредные газеты своей шумихой искусственно создают «вопрос» - вот тогда - то молодежь и начинает обо всем этом думать. Это во - первых. А во - вторых, газеты ставят «вопрос» неправильно: проповедуют «монастырщину»; понятно, молодежь, не желая идти в монастырь, круто сворачивает на другую дорожку и уж чересчур круто. Газета совершила, таким образом, два преступления (или две глупости): сначала выступила в роли искусителя, своими «вопросами» вводя людей в соблазн, а потом выступает с ханжескими проповедями, чем уже окончательно толкает людей черт знает на что.

Итак, виноваты «лекторы и газеты», - таково первое «откровение» С. Скворцова.

Да, беспокойное существо - газета! Как понять Скворцову, что это «беспокойство» - хорошее, здоровое, нужное беспокойство революционера, которое всегда раздражает тех, кто сидит в болоте.

Вспомните, как было с чубаровщиной, когда ее адвокат, замаскированный «рабочим происхождением», партбилетом и пр., кричал на весь Ленинград, что, во - первых, чубаровцы - не преступники; что, во - вторых, никакой чубаровщины вообще нет (или, как выражается С. Скворцов, «вопроса - то никакого и нет»); и, в - третьих, что во всем виновата ленинградская газета «Смена», раздувшая дело (соответствующая «цитата» из Скворцова: «газеты задуряют голову»).

Чубаровский адвокат был впоследствии разоблачен до конца: он сам оказался до мозга костей чубаровцем. Бывает...

Вернемся на минуту к основной «мысли» (что поделаешь! - всякий вредный вздор, попав в печать, становится уже «мыслью») С. Скворцова - по поводу «вопроса». Представьте себе: собралась группа молодежи, честно «болеющей» за все наше плохое; кто - нибудь горячится, волнуется сам и заряжает волнением других, и вскипает беседа, все сходятся на том, что, конечно, авторы «собачьих переулков», мягко выражаясь, переборщили, но что все - таки страданий и пакости у нас сверхдостаточно; один рассказал о том, как кто - то ждал любви, а получил только кровать, при чем сначала это было названо любовью, а потом последовало «разъяснение», что никакой такой любви нет и все это предрассудки; второй говорил, что бывает так: либо попранный инстинкт материнства, либо материнство без радости; третий - о самодовольных «охотниках», подстерегающих «дичь» в лице своего товарища (товарища!) по ячейке или цеху; четвертый - самый горячий сказал про искалеченные тела и жизни; и, может быть, он умел говорить так, что слова становились вещами и людьми, и тогда собеседникам показалось, может быть, что все это поломанное, искаженное валяется тут, в комнате, перед ними и, может быть, в них самих. Вероятно, все бы замолчали...

Вот тогда настал бы самый подходящий момент для выступления С. Скворцова. Он был бы очень краток. В самом деле, чего они «бузят»? Газет, что ли, начитались? Вот дурачье! С. Скворцов просто пожал бы плечами: ведь «вопроса - то никакого и нет».

2. Сучья кличка

Некий Г. И. Смирнов, ответственный работник, комсомолец и коммунист, бросил своего ребенка и удрал от «алиментов» в другой город. Когда в газетах появилось объявление, написанное матерью от имени девочки (ее зовут Майя), о розыске отца, Смирнов прислал своей дочери письмо:

«Слушай, Майя. Ты говоришь, что если бы знала, то не родилась... Правильно. Уходи назад, откуда пришла, а не троились напрасно. Тем более, что и русского имени Майя нет. Это - сучья кличка. Смирнов».

Заявив в первых строках, что «никакого вопроса нет», С. Скворцов тут же сам превращается в сплошной вопросительный знак. В этой роли он и остается до конца своего «письма», а в заключение находит ответ. Какой? Мы об этом тоже скажем в заключение. «Вопрос» же заключается в описываемых Скворцовым «вечерках» и т. п. Или это тоже не «вопрос»?

Для начала поговорим о стиле (недаром говорится, что «стиль - это человек»). То, что в «старые добрые времена» называлось домом свиданий, Скворцов именует «вечерками», или еще нежнее - «коллективным баловством». Безобразный «свальный грех», затаптывание в грязь человеческой личности, - все это именуется невинным словечком «баловство». Чубаровцы тоже, ведь, «баловались»... Затем следуют другие «выражения», уже более откровенные и не менее отвратительные: «нащупаются всласть», «сухая физкультура» и т. п. Этот «стиль» уже сам по себе достаточно определяет «ценность» скворцовской «морали». Вовсе не требуется, описывая человеческие отношения, обязательно сюсюкать про луну и соловья. Но, ведь, вы говорите о людях так, как - будто речь идет о кобелях. И пожалуйста не вздумайте прятаться за излюбленную демагогическую отговорку: «мы - де - пролетарии, выражаемся немного грубовато, зато от души». Тут дело не в словесной «грубоватости». Тут - внутренняя, душевная грубость и цинизм. Пролетарского здесь нет ничего. Словесная распущенность столь же чужда пролетариату, как и разврат «на деле».

Для чего мы все это отмечаем? Для того, чтобы установить одно: по отношению к тем, кто подходит к человеку и ко всему человеческому с «точки зрения» «щупанья» в публичном доме (а «вечерки» и есть, конечно, публичный дом); по отношению к тем, для кого весь «половой вопрос» сводится к «одному из двух»: либо «все позволено» (сходись в любой момент, калечь тело и душу, удирай от алиментов и т. д.), либо «коллективное баловство», - по отношению к такого сорта «парням» «вопрос» заключается меньше всего в «воздержании» и т. п., а главным образом в том, чтобы научить их по - человечески относиться к человеку. Как научить? Не только повышением культурности, но и силой прямого общественного давления.

В этом вся суть. - Скворцов пытается свести весь вопрос к физиологии. А между тем, что такое «половой вопрос»? Это есть вопрос о взаимоотношениях между полами, т. - е. вопрос не только физиологический, но и общественный. Эта сторона старательно (и, надо полагать, сознательно) обходится. Скворцов выдает с головой не только себя, но и, главное, всю свою «теорию», потому что у него речь все время идет не о двух полах, а об одном - мужском. «Поневоле начинают парни стараться удовлетворять свои потребности понезаметнее»; «парни должны будут искать ходу по линии «свободной любви»; «по - вашему, лучше отправить ребят к проститутке?» и т. д. Все время речь идет о «парнях». Весь «половой вопрос» для Скворцова сводится к «вопросу» о «священных правах» мужчин.

Поэтому для Скворцова и тех, чьи мнения, желания и поступки он выражает и защищает, - для них, пожалуй, и в самом деле «никакого вопроса нет». Для них нет вопроса ни о таком пустячке, как любовь, т. - е. о человеческой стороне «полового вопроса»; ни о том, что нужно прокормить и воспитать ребенка, - вопрос о ребенке вообще отсутствует в «письме» Скворцова. Обо всем этом он умалчивает.

«Среди рабочей молодежи разврата совершенно нет» - вопит Скворцов. «А почему они затеяли вечерки? Потому, определенно, что вы их затолкали в подполье улюлюканьем против половых потребностей». И в другом месте Скворцов говорит о «кампании против половых потребностей».

Это - ложь. Никто не ведет «кампании» против потребностей. Борьба ведется против безобразных форм удовлетворения этих потребностей, против оплевывание человека, против омерзительной шкурной безответственности по отношению к матери и ребенку. Вот против чего мы ведем борьбу и, не беспокойтесь, будем вести.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.