– Да, между прочим, – вдруг громко сказал Карнаухов, – чудак Гагарин утверждает, что у краснощекого суслика ступня неголая, - дикая нелепость!

Зайченко сердито плюнул и проговорил, нагибаясь в сторону Карнаухова:

– Вы меня простите, мой юный начальник, но либо вы полный дегенерат либо... – и, не договорив, он снова плюнул.

Медное тело бесценного цейсовского микроскопа поблескивало на столе, пробирки подмигивали синими и оранжевыми огоньками реактивов. Язычки бесшумного спиртового пламени облизывали асбестовые сеточки, тяжело пыхтел астматик-примус, грея термостат.

В деревенской избе помещается штаб... Враг скрывается в степи, в песках пустыни, он всюду: в земле, под камнями, в зарослях бурьяна. Он развернул широкий фронт, он подошел к обитаемой земле, и «пограничники» в белых халатах: врачи, биологи, химики – охраняют нашу границу от нашествия серых диверсантов: тарбаганов, сусликов, пеструшек, полевых мышей – носителей чумной эпизоотии...

Карнаухов сидит за столом. Его красные пальцы держат тонкий сияющий скальпель. Потом он склоняется над микроскопом, красные пальцы нежно, но настойчиво поворачивают микрометрический винт.

– Есть! – торжественно говорит он, – Bacillus pesti!

Карнаухов встает во весь рост. Его голова достигает низкого бревенчатого потолка. Он протягивает к окну стеклышко, вынутое из микроскопа, и левой рукой делает плавный и величественный жест. Карнаухов говорит:

– Я прошу вас, товарищи, обратить особое внимание на эту прекрасную биполярность окраски чумной палочки, получаемую при обработке препарата карболовым фуксином. Эта биполярная окраска с успехом служит целям дифференциальной диагностики.

Ведь он совсем еще молодой человек, этот начальник полевого штаба, и ему кажется, что он стоит на кафедре, в центре громадной аудитории, построенной из мрамора и стекла, и что тысячи глаз смотрят на него.

Но вот он снова наклоняется над ящиком, в котором живым, попискивающим ковриком шевелятся мыши. При свете керосиновой лампы блестит скальпель.

«... Даешь пулеметы,

Даешь батареи, чтобы было веселее!..» – бормочет он.

Как все люди, не имеющие слуха, он очень любит петь, и особенно во время ночной работы...

Карнаухов смотрит на часы: двадцать минут четвертого.

Он тушит спиртовки, протирает стол дезинфицирующим раствором. Потом он осматривает свои руки. Лицо его вдруг становится серьезным. На указательном пальце левой руки тонкий надрез от ногтя почти до начала второго сустава. Карнаухов окунает руку в раствор сулемы и снова поет странным, каким-то утиным голосом:

«Немки, испанки, англичанки, – словом, весь...

Та-ри-та-ти-та-та-та...»

На дворе рычит заправленная машина, Монахов, потный от усилий, вертит ручку древнего телефона. Зайченко составляет телеграмму, поглядывая искоса на Монахова.

– Я думаю, – говорит он, – по этому телефону сыновья Ноя предупреждали отца о приближении потопа.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.