Жигов соглашался вязким, усталым языком:
- Да, конечно.
Иногда, вдруг, придет страшно смешная мысль:
- Что, если бы ты мне принес, вдруг, цветы или конфеты, знаешь, я бы возненавидела тебя. Как это пошло!
- Да, разумеется.
ДНЕМ зелень бульварная - буро - рыжая, чахлая, чахоточная, изъеденная пылью.
Ночью - таинственно преображается, кажется густо - зеленой, свежей - в неверном свете зеленоватых фонарей, привешенных за невидимую ниточку.
Вечером живут бульвары особой жизнью, не похожей на дневную.
Днем - плевки, окурки на дорожках, сонная одурь прохожего на скамье, где кусочек тени, - на пять минут, пока не выглянуло из - за деревьев солнце, пока не убежит тень дальше; длинные собачьи языки трубочкой в чахлой траве.
Вечером - тени гуще и прочней, и в тени - тайна, на каждой скамеечке - тайна: завязка - развязка, роковые встречи; они линяют завтра же при белом свете утра, но вечером, в тени бульвара в неверном свете яркой висячей капельки, все кажется иным, чуть таинственным.
Жигов и Катя идут бульварами.
Катя не верит лживым бульварным тайнам, но ей все же хочется прижаться к Жигову, хочется взять его под руку, - и не решается: а вдруг - мещанство?
Жигов - коммунист, в партию принят.
Она вздыхает и говорит:
- Посмотри вон на ту парочку, как он ее ведет, смотри, смотри - держит за локоть, наверное, пожимает, гладит, а она вся размазалась. Фу, пошлость какая!
- Да, конечно. И вдруг - стоп:
- Катюша, одну минуту...
- Где это вы пропадаете, Алексей Иванович? С прошлого воскресенья глаз не кажете?
Откуда - то, из таинственной тени, выпорхнули две бабочки - в розовом и голубом: маркизет легчайший, тончайший, юбочки в три воланчика, лиф в воланчиках - крылышками.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.