Пыль всклубилась от колес.
Я любила зажинать
Узеньки полосики.
Я любила примечать
Русеньки волосики.
В нашем поле - то-ль не горе -
Вся-то рожь примятая.
В том не лошади виновны,
А любовь проклятая».
* * *
А РАБОТА на гумнах! Кто в детстве не любил эту пору больше всего на свете. Стоят высокими башнями ометы снопов. На одном гумне, на другом, на третьем - у всех, у всех вдоль всего села, словно город диковинный, по крестьянскому хотенью в неделю воздвигнут. Хвалятся малые ребятишки друг перед другом:
- У нас омет выше дерева!
- А у нас выше колокольни!
Блестит черный ток, словно лаком помазан, только редко его блеск открытым бывает. Нет молотьбы. Соломой затрусят, чтобы от солнца не трескался. Смолотят один круг, другой насаживают. Заберется парень на вершину омета, поддевает вилами снопы, на ток бросает. Шлепнется грузный - вылетают искорками зернышки из колосьев. Уложат снопы на ток, малым ребятам свисла серпом разрезать. А потом кружение лошадей по снопам начинается. В середине хозяин; от каждой лошади поводья в руках у него; одна за другой бегут лошади, а хозяин покрикивает: «Эх, соколики!». Перемнут сверху, ворочать нужно. Отдыхают лошади в холодке, а мужики и бабы граблями работают, переворачивают. Еще покружатся лошади тогда и солому можно снимать. Вот когда ребятишкам праздник. Снимут пахучую солому, в кучу сдвинут - ныряй, ребята, зарывайся, ищи друг друга. Лезут соломинки в нос и в рот - чихать не расчихаешься, к потному телу пыль пристает, а хорошо. Схватит один другого за ногу: «попалась рыба». Вынырнут из соломы - на головах копны соломенные...
За день - два-три круга обмолотят, вечером веять надо. Застучит веялка. Иная так-то складно выстукивает - плясать охота: тра-та-та-та-та-та-та. Да уж тут не до пляски: всем работы по горло. Один ручку вертит, другой из вороха в веялку насыпает. Хуже всего мякину от веялки отодвигать - лезет колючая пыль в нос и в рот. Сбоку азатки текут: кусочки земли, сбитые с току копытами, колосья непромолоченные. А из-под кузова по наклонному ситу зерно льется. Пропустят ворох в первую руку - не совсем чистое зерно, пропустят еще раз на частых ситах - как золотые крупинки зернышки: чистые да ровные. Насыпают зерно мерами в мешки, в торпища, на телеге отвозят в амбары. А на стенке амбара зарубку делают: «Нынче тридцать пять пудов, вчера сорок один»... Кончится молотьба, сложат вместе все зарубки, узнают, сколько хлеба уродилось, какие обновки можно справлять, какой инвентарь покупать, ремонтировать.
* * *
И ТУТ БЕЗ оговорки нельзя. Велика наша Республика. Не исчерпывает моя картина всех российских приемов и способов уборки хлеба - косьбы, жнитва, молотьбы. В одном месте на небольшой загончик целые дни затрачивают - разве скоро «маленький горбатенький» все поле обскачет. Косой скорее работать, да не всегда сподручна коса. Если урожай «не в проворот, косой только уродовать себя»... Разлюбезное дело - косилка, три-четыре крестьянских десятины в день сбреет.
До войны в наших краях «лобогрейки» и «самоскидки» распространением пользовались все больше иностранных фирм: «Эккерт», «Мак-Кормик», «Диринг». И теперь на них работают, каждый год основательно ремонтируя.
Настанет время, окрепнет Республика, своими машинами сожнем, свезем, обмолотим.
Нужно ли говорить о молотьбе?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.