Тридцать пять дней пробыл я в плену у врага. За это время я побывал в трех лагерях для военнопленных: в деревне Стайке, в Ельне и в центральном Смоленском лагере. Мне удалось бежать... Восемнадцать дней шел я затем по оккупированной территории, пробираясь глухими дорогами и волчьими тропами к родной Красной Армии. Картины и сцены, свидетелем которых мне пришлось быть, глубоко потрясли меня. Негодование и ненависть, смертельную ненависть к озверелому врагу вызовут они в сердце каждого честного человека.

То, о чем я здесь рассказываю читателям «Смены», истина, печальная и страшная.

Все, о чем я пишу, я либо видел собственными глазами, либо слышал от десятков людей, заслуживающих доверия, - от таких же военнопленных, как я, или от крестьян, живущих на оккупированной территории.

Дорога смерти

Положение красноармейцев в немецком плену настолько тяжело, что едва ли можно найти в истории подходящую аналогию. Ни римские рабы, ни крепостные не были столь бесправны, как русские бойцы в плену у фашистских захватчиков. Быть может, только самые свирепые и тупые из пиратов, перевозивших в начале XIX века негров - рабов из Африки в Америку, обращались со своими жертвами так, как фашисты обращаются с пленными красноармейцами.

Пленные, как и все население оккупированной территории, низведены до положения скота и целиком отданы на произвол немецких офицеров и солдат. С бойцов и командиров, взятых в плен, немедленно снимают пояса, плащ - палатки, сапоги, шапки, перчатки.

Грабят немцы не только тогда, когда они сами голы и босы, но и в запас. Повесит мародер запасную пару сапог за плечи и пойдет себе дальше...

Немецкие мародеры отнимают у красноармейцев деньги, часы. Усиленно ищут они у военнопленных сахар, в котором фашисты испытывают жестокую нужду.

Путь в лагерь длинен. Колонна пленных, среди которых много бальных и раненых, движется медленно. По пяти - шести дней люди не получают пищи. Нет ничего более страшного, чем вид этим изможденных, полумертвых людей, тоскливо бредущих вдоль дороги. Мне самому пришлось шесть дней идти в составе партии пленных из Стаек в Смоленск. За все это время мы получили пищу только один раз: нам дали по блюдцу неразмолотой пшеницы, сваренной в воде... Все эти дни мы были полумертвы от голода и холода. Кто подбирал в карманах крошки сухарей, кому удавалось выкопать на привале пару картофелин или достать у крестьянок ломоть хлеба, но многие вообще ничего не ели...

Погода стояла суровая, по вяземским холмам гулял студеный ветер. Шел мокрый снег. Ночевали мы под открытым небом либо в сараях с полуразрушенными крышами. В эти сараи немцы сгоняли столько людей, что не только лечь, но и сесть нельзя было.

Никогда не забуду я ночь, проведенную на станции Яново, близ Смоленска. Днем погода была промозглой и холодной, а переход - особенно долгим. В Яново мы пришли в полной темноте, голодные, промерзшие до мозга костей, совершенно измученные. Всех нас согнали в пустое бетонное здание спирто - водочного завода. Люди набились теснее, чем сельди в бочке. Нечего было и думать о том, чтобы сесть. Всю ночь простояли мы так в холодном здании, прижавшись друг к другу. Бесполезно было пытаться пробиться к двери. Стоны раненых и умирающих, вопли задавленных неслись со всех сторон. Обессилевшие постепенно сползали под ноги тех, в ком еще теплилась жизнь... Много трупов осталось в эту страшную ночь в здании завода, еще больше лежит на дорогах, по которым вели пленных.

Никогда в бою не видел я такого страшного уничтожения людей, как на пути в Смоленский лагерь. Военнопленных, обессиленных многодневным голодом, холодом, бессонными ночами и долгими переходами, теряющих силы и отстающих от колонн, немецкие конвоиры, как правило, пристреливают.

Сначала немец - конвоир нещадно бьет обессилевшего красноармейца штыком или прикладом по голове, подталкивает острием штыка, топчет ногами. Затем, когда фашисту наскучит возиться с обессилевшим человеком, он вскидывает винтовку. Выстрел в упор - и еще одно тело валится на обочину дороги.

Конвоем, сопровождавшим колонну военнопленных, в составе которой я шел из Ельни в Смоленск, командовал высокий молодой фельдфебель, баварский лесничий с голубыми глазами и розовыми щеками. Фамилии его я не знаю. Солдаты называли его «Шош». С невозмутимым видом стрелял этот палач в отстающих, обессилевший людей, в тех, кто отбегал в сторону, чтобы выкопать картошку или сорвать лист промерзшей капусты. Немецкие солдаты не отставали от своего командира. Наша колонна таяла, оставляя позади страшный след из неубранных трупов.

Особенно жуткие сцены разыгрывались у деревень. Крестьяне выносили пленным вареный картофель, ломти хлеба, блины - то немногое, что еще не успели отобрать у них оккупанты. Тут для Шоша открывалось широкое поле деятельности. С автоматом в руках кидался он к толпе пленных, устремившихся за пищей, пускал очередь за очередью...

Никогда не забуду я одного нашего смертельно раненого бойца. В предсмертных муках он корчился на дороге, но все еще пытался схватить слабеющей рукой катившуюся по земле картошку... Не забуду и другого бойца, молодого парня из рабочего батальона. Когда раздалась команда «стройся», он все еще торопливо вытаскивал из костра недопеченную картошку. Несчастный знал: малейшее промедление грозит ему смертью, - но не мог же человек, не евший пять дней, бросить добытую с таким трудом картошку...

Шош выстрелил ему в затылок, и пленный упал лицом: на горящие угли костра.

Ошибкой было бы думать, что баварец Шош - чудовищное исключение. Нет, все германские конвоиры издеваются над пленными, расстреливают их, в особенности отстающих от колонны и бальных. Убийство пленных - обычное дело в фашистской армии. Доказательство тому - шоссе из Рославля к Смоленску. Оно было усеяно трупами расстрелянных наших товарищей.

Смоленский лагерь

В Смоленском лагере я оказался свидетелем еще более жестокого, варварского обращения немцев с красноармейцами. Истребление советских военнопленных здесь ведется систематически, по заранее разработанному плану.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.