И Пучков уторапливал шаг. Снова он видел лицо женщины, доброе лицо, затуманенное печалью, и порой это было точно лицо его матери, но чаще оно было другим - незнакомое и родное; оно смотрело на Пучкова с каким - то ожиданием во взгляде, и, не сознавая того, душой он чувствовал, что это видение - родина.
На противоположном краю деревни чернела одна уцелевшая изба. Пучков понял: немец в избе. Куда же ему ещё деваться?
Пучков, не дойдя до избы, опять присел на снег. Он хотел отдохнуть.
Приближение вечера подняло его, потому что он боялся, что в темноте будет трудно исполнить задуманное. Пройдя вдоль глухой стенки избы до угла, Пучков прилёг, а потом пополз под окнами. В стене было три окна, и из каждого немец мог послать пулю. Снова угол. За ним - ещё одно окошко и крыльцо. Пучков присел на корточки, опираясь на ладонь правой руки, как делают это спортсмены - бегуны на старте. Одна секунда должна была решить всё. Пучков приготовился к прыжку. Он сделал то, что делают хорошие стрелки перед выстрелом: глотнул полную грудь воздуха и, медленно выдохнув, затаил дыхание. И в ту же секунду очень ярко увидел себя - мальчугана, голого, на крутом камне над рекой, вытянувшегося, чтобы ласточкой ринуться в тёмную, загадочную воду. И, как тогда, сердце сладко сжалось от страха перед неведомым, и он, сказав себе: «Старт!» - прыгнул.
Крыльцо, дверь, немец стоит посреди избы, кто - то ещё в углу, выстрел... Но пуля - мимо. Пучков и немец покатились по полу. «Так ты ждал меня, ждал с пистолетом, а выйти боялся!... Ждал, гад!...» - и Пучков скрипел зубами от невыносимой ярости к врагу и, охватив его здоровой правой рукой за шею, грудью, всем своим огромным телом прижимал к полу. Зубами он впился в кисть руки, державшей парабеллум. И он бы задушил врага, потому что в мышцах его руки была заключена огромная сила, а в душе горячая ненависть и одно желание - убить немца.
Но он забыл о раненой руке... А немец нашёл раненую руку и стал колотить по ней кулаком и рвать бинт ногтями, стараясь обнажить рану. Он хрипел и сдавленно кричал. Пучков задушил бы немца, если бы сам вдруг роковым образом не ослабел и не потерял сознания...
Целая вечность прошла, прежде чем он открыл глаза. Но вечностью ему показалась одна секунда, потому что, открыв глаза, он увидел себя все ещё на полу и немца, лежащего рядом, с головой на его правой руке. То, что немец лежал недвижимо, как может лежать только мёртвый, находило себе объяснение в присутствии третьего в избе человека, которого Пучков не успел хорошо разглядеть, когда ворвался в избу. Теперь Пучков снизу рассматривал маленького старичка с пеньковой бородкой, похожей на запятую. И старик разглядывал Пучкова, а сам между тем, нагнувшись, вытер обо что - то лезвие короткого ножа.
- Очнулись? - произнёс он неожиданно сильным и низким голосом.
- Вы кто? - спросил Пучков.
- Моя фамилия Клещев, - ответил старик и, присев, стал рассматривать раненую руку Пучкова.
А ночью они шли по невидимой лесной тропе и Клещев рассказывал:
- Вы не думайте, товарищ, я не старый. Мне шестьдесят четыре. Я лёгкую жизнь прошёл. Меня, сколько помню, всегда любили. Мамаша - та, конечно, всем сердцем жалела. Молодым я гулял, друзей - приятелей три деревни. Жена - покойница не то что слова нехорошего - взгляда строгого на меня не кинула. Дети - то же самое, обижаться нельзя, уважают. Я жил легко. Любовь всё равно, как пища: она человека питает силой.
Пучков догадывался:
- Вас, наверное, за то все любили, что вы человек хороший?
Клещев объяснил:
- Я людей понимаю. Мне на человека рассердиться нелегко. Я вам признаюсь: я против немцев ненависть не сразу накопил. Она в меня с трудом входила. Вначале умом понимал: враг, - а сердцем ничего не чуял... Много университетов я кончил за эту войну.
Старик вывел Пучкова к немецкому переднему краю и показал, куда надо идти дальше. Они стояли на опушке леса. Затаённая и страшная тишина облегла весь фронт в этот предрассветный час.
Пучков обнял Клещева здоровой рукой.
- Прощайте, дедушка, - сказал он, - спасибо за всё!
Старик неожиданно всхлипнул и, достав из - за пазухи нож, протянул его Пучкову.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.