Если бы революция задержалась?.. Но у меня не было бы тогда биографии! Мой народ находился на той ступени развития, когда событий нет, - есть происшествия, и биография невозможна: ее заменяет существование ото дня ко дню.

Я могу одним словом ответить на вопрос, что мне дала революция - все!

До Октября эвенки не имели истории, этой биографии народа. Что могло бы войти в нее? Пути кочевья в тайге? Количество добытых шкур? Страшные эпидемии, уменьшавшие чуть не вдвое количество людей моего народа?

Я помню тайгу, могучую лесную чащу, заросшую сосной, елью, пихтой и кедром. По узкой тропинке женщины ведут оленей. Женщина ведет первого оленя, к нему привязан второй, ко второму - третий, и так они двигаются гуськом, до десятка оленей в каждой запряжке. К спинам оленей привязаны тюки и грудные дети. Дети чуть постарше двигаются самостоятельно, легко и привычно управляя лыжами. Среди них и я. С осенней, удачно прошедшей охоты возвращаемся мы на зимнее становье.

Но раньше, чем мы подъезжаем к становью, быстро мчащиеся сани опережают нас. Они едут со стороны села. Мы знаем: это купцы...

Пока наши женщины кипятят чай и варят оленье мясо, жены купцов (оба купца приехали с женами) раскладывают подарки. Перед тем как начать еду, купчихи раздадут нам эти подарки: мешочки с дешевыми конфетами; сахаром, караваи хлеба (эвенки едят пресные лепешки, и кислый, поднявшийся на дрожжах хлеб, - лучшее лакомство для них).

Купеческие подарки стоят гроши, а наши женщины отдаривают их шкурами. Они отдаривают широко и не считая, потому что охота была удачной...

Мы начинаем еду, и купцы ставят последний свой подарок - бутылку водки. Но что бутылка на добрых двадцать человек? Охотники просят у купцов еще водки. Что ж, это можно: сани завалены бутылками. Но эта водка уже не дарится, а продается.

Чем больше напиваются охотники, тем больше шкур берут купцы за бутылку. Первыми пьянеют старухи. Они начинают петь, вспоминая в песне любимых оленей и давно умерших сыновей. Скоро им начинают подтягивать молодые женщины. Но мужчины-охотники не поют: все так же неторопливо и вежливо беседуют они с купцами. Только все больше заплетаются их языки. И тут купцы, переглянувшись, переходят к делу. Они почти не пили, предусмотрительные купцы, и головы их свежи. В несколько минут сделки заключены, и все добытые осенней охотой шкуры за гроши переходят к купцам.

Чего же удивляться, если через месяц уже начинается голод, а вместе с ним болезни. Эвенков становилось все меньше, особенно женщин...

Летом я кочевал с отцом, зимой же он оставлял меня в чужих семьях. Пяти лет я ходил за чужими детьми, и за это меня кормили впроголодь. Чужие женщины били меня тяжелыми палками для зарывания хлеба (эвенки пекут лепешки, зарывая их в горячую золу).

Возвращаясь с охоты, отец заставал меня тощим, и все говорили, что я должен скоро умереть. Поэтому в одну из зим он оставил меня за плату в русской семье.

И здесь я тоже поил коней и нянчился с детьми. Дети постарше, верные духу этой жестокой кулацкой семьи, шипели на меня: «тун-гусенок» - и не давали жить. Но были ребята, с которыми я дружил. Одиннадцатилетний Генька звал меня с собой в школу. Я не знал, что такое школа, и боялся ее, как смерти. Тогда Генька принес мне букварь. Большие дома, невиданные животные, таинственные и увлекательные вещи были нарисованы в нем. Генька показывал мне буквы и называл их. Так я выучился читать.

Первые вести о революции ничего не изменили в жизни моего народа. Это была февральская революция, и купцы продолжали ездить к нам, привозя с собой грошовые подарки и водку.

Охотники не верили, что нет больше царя, который представлялся им сердитым богом русских. Но однажды, поехав в деревню за мукой, они привезли с собой удивительные вести: хлеба больше не продают, и это не хуже, а лучше, потому что есть начальник, который раздает его даром. Дают даже на собак.

Это было много позже после Октября. Начались голод, продразверстка и карточки, и тут эвенков не забыли. Пусть историк запишет: в самое тяжелое для страны время большевики заботились о маленьком охотничьем народе так, что мы жили лучше, чем тогда, когда к нам ездили купцы. С самого начала мы поняли, что большевик - это значит друг нашего народа.

Я помню только начало той грандиозной работы, которую проделали большевики и которая перенесла мой народ на столетие вперед. Я помню только первые школы, больницы и кооперативы.

Потом я уехал.

В 1925 году Комитет Севера вызвал первых эвенков в Ленинград, где они должны были учиться на специальном отделении Ленинградского университета. Из соседнего становья уехало двое молодых парней.

Я написал письмо в Ленинград: сделал чернила из ягод голубицы, склеил смолой конверт, написал на нем название города и фамилию.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.