Старший сын Фишеров учился на пекаря. Это был мальчуган с волосами цвета спелой ржи и белесоватыми ресницами. Маленький Франта стал «филином» - так называют пекарей, - стал «тоской - печалью» - как прозвали учеников пекарские подмастерья.

В первый день ученья мастер Жандлин показывал Франте, как работают в пекарне. Малорослый, нечесаный, застенчивый Франта был очень нерасторопен. Сюда, в этот душный, горячий смрад, в запахи хлеба и сырых дров, его привели прямо от куч песка и камней у Каменного моста, от шумных мальчишеских игр у реки.

Его привели от сестер Юльки и Жофии, маленьких школьниц, которые вечно дразнили мальчика, но очень крепко его любили.

А привел его папаша Фишер, низкорослый бледный человек, который крепко пил, дрался в трактирах и, возвратясь домой, неудержимо буянил, сокрушая мебель, избивая жену и детей.

Мать, напористая, работящая женщина, напутствовала Франту парой легких шлепков и двумя крейцерами в утешение.

Кончилась светлая ребячья вольность. За семью горами скрылись четырнадцать детских лет. Началась жизнь в чадной, душной пекарне, под вереницей керосиновых ламп, свисавших с закопченного потолка. В углу пылала печь, огромная, решетчатая, сразу на сорок хлебов. Около нее маленький Франта учился на «филина».

Было семь часов вечера. В пекарне уже собрались все шестеро подмастерьев. Они смеялись, шумели и понемногу приступали к работе.

- С богам, разиня, вымети - ка нам печь! - закричал подмастерье Черный, охотник до шуток и веселых прозвищ.

Франта вытащил из бочки с водой реденькое помело - просто пучок соломы на палке - и принялся выметать пепел, тлеющие уголья и головешки из пышущего зноем огромного жерла печи.

В три часа ночи хозяин пересчитывал булки, калачи, кренделя и сдобы, а в пять часов, когда подмастерья садились, наконец, за стол, он давал «филину» Франте по корзине в каждую руку и отправлял его в обход трактиров и мелочных лавок.

Летом это было почти приятно. Светило солнце, шумели деревья. Франта, маленький сонный заморыш, плелся не спеша. Он думал о том, как хорошо сейчас на террасе у воды... Наверху, у межи, живут серые полевые мыши. У них, наверное, уже родились мышата. Франта помнит, как он с товарищами, вооружившись большими железными прутьями, которые они стащили из пакгауза, охотились за мышами. Мальчики разрыли весь склон и откопали десятки мышиных гнезд. Взрослые мыши серыми стрелками рассыпались в стороны, а в гнездах, выстланных шерстью, травой и тряпками, остались слепые, круглые, дрожащие мышата.

Ребята брали их на ладонь, заставляли ползать, а потом утопили в речке под мостом и отправились сражаться с мальчишками с Петровской площади. Эх, и битва была! Летели камни, звенели оконные стекла, прутья гуляли по вражеским спинам. А надо всем этим шумели деревья, пели птицы и дрожал золотой солнечный свет.

Франта шел, поправляя корзину с маковыми калачами. Он то отдавался сладким воспоминаниям, то опять возвращался мыслью к своей непосильной, иссушающей работе, к запаху тлеющих углей, горелого сахара и изюма, к этому тяжкому всенощному бдению, к непостижимому труду, для которого люди почему - то назначили ночь.

Франте не давал покоя вопрос: какой идиот выдумал печь булки ночью? Кто сказал, что их надо есть свежими именно по утрам? Кто внушил людям мысль, что утром надо завтракать и что пекарь, несчастный «филин», должен работать, когда другие спят? Когда так сладко спится темной ночью?! Ночь! Такое замечательное время для сна! Какой злой бог на небесах выдумал ночную работу для детей?!

Зимой бывало много хуже. Синяя снежная тьма. Франта уже не тащился как улитка со своей корзиной. Он бежал вприпрыжку, красный и сизый от мороза. Под ногами скрипел снег. Несмотря на свое отвращение к пекарне Франта рвался туда, в ее душное обморочное тепло. Он проклинал хозяина и подмастерьев, сквозь зубы бранил лавочников, адресуя к ним все те ругательства, которыми подмастерья награждали его. Он шлепал в своих грубых войлочных туфлях, а ноги мучительно ныли от мороза. Он дышал на окоченевшие руки, слезы стояли у него в глазах. Огни магазинов преломлялись в них, точно в стеклянных бусинках.

Пять часов, леденящее утро, синяя тьма, снег и мерцающие желтые звезды на небе.

Франта шел, запинаясь, задевая корзиной за углы домов. Он ссорился с продавцами моркови и сардинок, подозревая их в желании обокрасть его, а сам, когда лавочники не глядели, старался стащить что - нибудь съестное. Однажды это кончилось плохо: пан Смарадек, торговец колониальными товарами, поймал Франту с поличным и нажаловался хозяину. Тот зверски избил Франту тонкой длинной пекарской лопаточкой. Франта думал, что у него переломаны руки и ребра. Трое суток он был весь в синяках и едва двигался, так что даже хозяин струхнул и послал разносить товар одного из подмастерьев.

Франта мстил по - своему. Он объявил войну всем: хозяину, лавочникам, подмастерьям, - всему, что было связано с пекарским ремеслом, с этой гнусностью, которая называлась работой. Франта быстро научился «подсекать кошель», т.е. красть булки и калачи под самым носом у хозяина и путать счет в свою пользу. Часть украденного он сразу же съедал на улице, не спеша, наслаждаясь, с чувством. Часть осторожно, как лисенок, тащил домой - матери и сестрам; но большую часть продавал, добывая себе таким образом карманные деньги.

Вернувшись налегке, он с воровскими глазами и невинной улыбкой сдавал выручку хозяину. Своя добыча уже была сосчитана и тщательно припрятана в чулке или носовом платке.

По возвращении Франта обычно получал большую кружку кофе. Зимой это была прямо райская благодать! Кроме того, ему позволяли посидеть у печи. А потом опять корзины в руки - и марш.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.