Апрель

Весна. Дороги плывут. Зарывшись в мокрой земле, немцы молятся: «Мой бог! Русская зима кончилась, и мы ещё живы. Благодарим тебя, боже!» В их понимании русская зима - это не только снег, не только колод, а прежде всего русское наступление. Они пишут в листовках: «Зима была ваша, лето будет нашим». Они уверены, что русские могут наступать только зимой. В обманчивом тёплом апрельском солнце они оживают, начинают копошиться, шуметь, пробуют, хорошо ли стучат, так же ли, как прежде, деревянные палочки по промёрзшей коже барабана. Тра - та - та! Им кажется, что ещё будут бить барабаны немецкую победу, как били они в фиордах Норвегии, на полях несчастной Франции, в Греции, в Фермопилах. Тра - та - та! Так они начинают контратаки на Кубани. Они подтягивают три десятка свежих дивизий с Запада на Украину, в район Балаклеи. У них чешутся руки, их тревожит зуд нетерпения. Под Харьковом они пытаются отомстить за Сталинград, окружить русскую армию. Тра - тата! Но их останавливает спокойная, надёжная русская оборона, барабанная дробь обрывается.

О, но ведь есть ещё немецкая авиация, немецкое небо. И они шумят в небе. На юге России разыгрываются грандиозные воздушные сражения. Сотни самолётов сталкиваются ежедневно над полями Кубани. Но, так же как на земле, перелом в соотношении сил происходит и в небе. Линия русского фронта проходит не только на суше: она пролетает в воздухе, за облаками - незримая стена обороны...

Май

... Был день, когда я почувствовал это с особенной силой. Мне не пришлось для этого садиться в самолёт. Я был далеко от района воздушных сражений. Не видел ни аэродромов, ни их обитателей. И всё же в любую минуту мог услышать голоса наших лётчиков, идущих в пике, штурмующих, намечающих в вихре боя новые цели.

Случилось так, что в ожидании самолёта на Москву я оказался гостем в штабе одной из воздушных частей. Штаб расположился в тихой старинной усадьбе, где война внешне никак не чувствовалась, и единственным движением за окном был медлительный полёт птиц над нежной зеленью сада. Я сказал об этом полковнику. Он улыбнулся, снял наушники и протянул их мне.

- Послушайте! - сказал он.

В наушниках я услышал человеческие голоса. В них не было медлительности и покоя. Слова, быстрые, как удары шпаги, повелительные, иногда серьёзные, иногда насмешливые.

- Ближе ко мне! - слышалось в наушники. - Володя, ты что, плохо позавтракал? Не отставай! Иду на поражение цели. Остальные за мной!

- Смирнов, - сказал полковник. - Его голос нельзя не узнать. Очень волевой человек. Командир эскадрильи. Сейчас он пикирует на цель.

- В эту минуту? Здесь? - удивился я. - Но ведь отсюда немцев выгнали два месяца назад.

- Почему здесь? - в свою очередь удивился полковник. - Он пикирует километрах в семидесяти отсюда, в районе железной дороги.

Я с трудом верил своим ушам. В спокойный, размеренный, академический ритм штабной работы врывался голос лётчика, бросавшего свою машину в отвесное падение в вихрь бомбометания.

- Правее, правее, ближе к водокачке держи! - звучало в наушниках. - Теперь точно. Давай! Теперь паровоз пушечкой! Хорошо! Теперь выходи из пике. Следи за появлением «мессера». Внимание! Иду на второй заход.

Я слушал эти слова боя, я видел на стене карту и рядом с ней сводный приказ о воздушных операциях этого дня. Я чувствовал спокойный, упругий ритм работы русского фронта, касался военной машины, усовершенствованной в дни страшных испытаний и теперь сокрушающей зубья германской военной машины. Я не покидал в тот день спокойного кресла в тихой усадьбе. Но из штаба, где координировались действия войск, мог следить и за движением нашего необъятного фронта и за мельчайшими подробностями отдельных схваток. Я понял в тот день, что дерзость и доблесть советского солдата опираются на всеведущее, уравновешенное, властное искусство советских штабов.

Июнь

Фронт неподвижен. Всё полно ожидания. Военные дилетанты в Европе и за океаном поговаривают о возможности позиционной войны. Силы - де уравновесились на - столько, что грозит повторение траншейной войны 1914 - 1918 годов. Пока дилетанты болтают, русские солдаты создают железную оборону на отбитой у немцев земле. Донесения из полков и дивизий напоминают сводки строителей и прорабов: кубометры вынутой земли, выемки грунта. Рядом с винтовкой действует лопата. Но роют не котлованы - роют траншеи, противотанковые рвы. В окопах переднего края в сотнях метров от настороженных немцев, можно увидеть цветы. В ходах сообщений жёлтый песок и каймы из зелёного дёрна. Солдатская любовь к дому. Солдатская уверенность в своей силе.

Этот месяц помечен в моих записях одним словом: «Мельник». В нём воплотился для меня весь июнь 1943 года. Фамилия мельника - Лакомов. Он взялся молоть рожь для полка на мельнице, расположенной в двух километрах от немецких траншей. Мельница была разбита снарядами. Лакомов исправлял её сам, ладил, как надо, жернова - и крылья мельницы завертелись. Немцы стали охотиться за мельницей - за месяц они положили возле неё 300 снарядов. Ночью Лакомов исправлял повреждения, и наутро крылья мельницы снова вертелись. Немцы били и били из пушек. Мельник не уходил. Он верил в надёжность своей обороны, и он был спокоен. Полковая пекарня получала от него муку аккуратно.

Июль

Повинуясь приказу Гитлера, сотни немецких танков, целые танковые и воздушные армии, вся мощь германской военной машины 5 июля разом обрушилась на маленький клочок русской земли в районе Курской дуги. Немецкое наступление было таким же неистовым и свирепым, как в начале войны, как в трудное для нас лето 1942 года. В души немецких солдат офицеры вдолбили такую надежду на полный успех, что они помирали от удивления, когда русские брали их в плен.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.