- Ну, тогда я тебе скажу одну вещь. До сих пор я не говорил тебе, мне в голову засела дурацкая мысль. Ну, а раз нет, - скажу.
И он рассказал мне, что он любит Веру, как-то недавно он решился оказать ей об этом, и оказалось, что она его тоже любит...
Все завертелось у меня перед глазами. Я что-то ему говорил, кажется, поздравлял, желал счастья и еще какие-то ужасно пошлые вещи. Он, кажется, даже несколько удивился. Потом мы как-то оба заторопились и разошлись по домам.
И с этого дня все пошло по-иному. Мне стало все на свете безразлично. Я ходил на уроки, слушал педагогов, но все пролетало мимо ушей. У меня было такое чувство, что меня обманули. Но это было глупо, никто меня не обманывал. Вообще все, что я говорил и думал в то время, было, по-моему, очень глупо. У меня появились «посы» и даже одно «плохо»,
Меня уже начали ругать за плохую работу в комитете. Но мне даже это было безразлично.
Потом я как-то раз не пошел в школу и нашел, что гораздо приятнее сидеть дома. Стал пропускать чаще: «Раз им всем на меня наплевать, я не буду туда ходить. Пусть себе наслаждаются, а мне и одному хорошо». Мне одному было совсем нехорошо, но в школу я все-таки не ходил. Сначала врал, что болен, а потом и врать перестал, просто избегал всех. А когда пришли Игорь с Верой, я нагрубил им самым хамским образом. Они приходили еще, я им просто не отпирал и через дверь кричал что-нибудь нечленораздельное.
Я набрал в библиотеке гору книг по истории и философии и сидел дни и ночи, занимался своей «наукой о будущем», даже исписал шесть общих тетрадей. Но мне не хотелось, чтобы ребята знали, чем я занимаюсь. Пусть они думают, что я веселюсь и мне гораздо лучше теперь, чем когда я был в школе. И я выдумал глупейшую историю о том, что я с целой компанией веселых молодых людей хожу по ресторанам, что мы живем бурно и увлекательно, - одним словом, «прожигаем жизнь». Это разнеслось по школе с молниеносной быстротой. История дополнилась другими, не менее нелепыми слухами, и на мне, что называется, поставили крест. Меня вызвали в комитет комсомола (секретарь комитета был уже другой). Постановили вывести меня из комитета и вынести строгий выговор.
Выговор, правда, райком потом не утвердил, но из комитета меня вывели. Я ушел домой с твердым решением: со школой все покончено.
Время шло. В школу я не ходил, с ребятами не встречался. Все время я думал: «Что же, в сущности, произошло? Как это получилось, что моя хорошая жизнь покатилась под гору, кто в этом виноват?»
Было бы очень утешительно сказать самому себе: «Ты не виноват. Виноваты твои неверные друзья: они покинули тебя в тяжелый момент. Виноват комитет комсомола: он не разобрался во всем как следует». Но я не хотел ложных утешений. Кругом виноват был я сам. Сам оттолкнул от себя друзей. Своим молчанием подтвердил мной же пущенный слух.
И самое главное: я, человек, который стремятся разрешать проблемы будущего, оказался в настоящем слабым, безвольным человеком, которого сбила с ног первая жизненная неудача, первый жизненный укол.
Я развалился от первого же испытания.
И вот встал передо мной вопрос: как быть, что делать мне дальше? Сидеть «в гордом одиночестве», разрабатывая проблемы будущего, - отставать от жизни, от работы, от товарищей, но «выдерживать характер» - или пойти в школу?
Ох, как трудно было идти в школу, где на тебя все смотрят как на погибшего и при твоем появлении перешептываются: «Это он, тот самый, который, помнишь?..» Кажется, легче мне было бы выгрузить целый поезд угля или проконспектировать всего Канта, чем сидеть в маленькой знакомой комнатке директора и просить, чтобы мне разрешили снова стать школьником.
Но я все-таки пошел, и мне разрешили, и я снова стал ходить в школу.
Но я сказал себе: этого мало, ты должен вернуть прежнее доверие ребят, ты должен работать изо всех сил, лучше, чем прежде и отбросить в сторону дурацкое самолюбие. Мне очень легко сейчас написать эту фразу. Но как мне было трудно сделать это! Как мне было трудно выступить в первый раз на комсомольском собрании под насмешливыми взглядами нескольких десятков комсомольцев! Как мне было трудно выполнить первое маленькое комсомольское поручение! Может быть, я и преувеличивал недоброжелательность к себе ребят? Не знаю. Во всяком случае, она была бы вполне оправданной.
Но понемногу я свыкся со своим положением. Мне стали больше доверять, и ребята как будто уже не чуждались меня.
Учился я неважно и решил: я должен стать отличником. Это было очень трудно. Я пропустил массу времени и, кроме того, привык больше полагаться на свою память и сообразительность чем на труд. К тому же не хотелось бросать своих занятий. Но я приналег - дела пошли лучше (к концу первого полугодия я стал отличником. Но это я забежал вперед).
Настал день выборов в комитет. Кто-то назвал мою фамилию. Я не удивился: это мог быть кто-нибудь из новичков, который не слышал моей истории, а знал меня только по последнему времени. А я много работал перед выборами: выпускал стенгазету, помогал составлять отчет и так далее.
Но вот один за другим стали вставать ребята и говорить обо мне всякие хорошие вещи. Потом взял слово директор и сказал, что «Федоров - одна из самых подходящих кандидатур не только в комитет, но и на пост секретаря...»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.