Три раза встречал его лейтенант Владимир Михалев. И три раза негодяй ускользал, скрываясь в облаке. Это был новый самолет, неизвестного типа. Владимир запомнил характерный облик врага еще при первой встрече, хотя длилась она считанные минуты. Машина имела приподнятые крылья, два широко расставленные киля. «Настоящая каракатица, - подумал Владимир. - Никак что - то новенькое?!»

Дважды Михалев преследовал германскую машину до того, что в баках едва оставалось горючего для возвращения на свою базу. Он поклялся ее уничтожить. Дал себе слово не успокаиваться до тех пор, пока не оставит от немца груду исковерканного металла.

Сегодня лейтенант смотрел на голубое небо с нескрываемым удовольствием. Пожалуй, с таким удовольствием он никогда в своей жизни его не разглядывал. Небо было почти свободно от облаков.

А комсомолец Михалев не любил облака. Он знал, что в них немцы ищут своего спасенья, что облака - удобная лазейка уйти от преследования советского истребителя. Михалев умел драться, хотя не было еще и двух лет, как он окончит училище. Два года - это совсем немного. Но сколько опыта успел он накопить! Владимир смел, горяч, Владимир умеет быть и расчетливым до мелочей. Он знает: война требует хладнокровия, выдержки, война требует внимания даже к самым незначительным мелочам. Этому научила лейтенанта Михалева война с белофиннами в суровую зиму 1940 года.

Три с половиной месяца длилась война. Три с половиной месяца громил он бело - финские зенитки, спускаясь до бреющего полета, уничтожал воинские эшелоны, расстреливал укрепленные точки врага, его доты. Орден Красного знамени, врученный Михаилом Ивановичем Калининым в светлом, полном величия зале Кремлевского дворца, неизменно напоминал Михалеву о лютых холодах января и февраля, о каждом дне этой войны - огромной школе бойца.

Там он научился ждать «своего часа». Там он научился терпеливо ждать того мгновенья, когда дистанция до врага сократится и составит не больше полутора - двухсот метров. Пусть по нему бьет вражеский стрелок. Пусть пули противно стучатся о фюзеляж. Михалев помолчит. Он подберется поближе, он дождется «своего часа».

Первая война, которую он провел, стала вторым училищем. На фронте ожили в единой стройной системе все сложнейшие приемы воздушного боя. У Владимира появились излюбленные приемы, выработался своеобразный, индивидуальный, собственный стиль, собственный «почерк». Он умело нес смерть врагу, и сам не боялся смотреть смерти в глаза.

Владимир вышел в район, особенно привлекавший внимание врага. Вот знакомый каменный мостик, три столба. «Почему, собственно, фашиста тянуло сюда? А - а, узел шоссейных дорог...»

И, пройдя еще километров тридцать на запад, он увидел того, кого ждал с таким нетерпением. И так как сближение продолжалось довольно долго, рассмотрел немца во всех деталях. Действительно, машина удивительно походила на каракатицу. Видя, что на этот раз дело оборачивается для него плохо - облаков не было и скрываться некуда, - немец начал вилять. А Михалев становился все более спокойным и хладнокровным. Молодой летчик быстро продумал свои действия. Взял прицел. Сигнальная лампочка своим привычным огоньком должна была показать, что все прицельные механизмы действуют. Но лампочка не засветилась. Не оставалось времени думать о том, что случилось. Тем более не оставалось времени на исправление неполадки, какой бы незначительной она ни оказалась. Тогда он взял фашиста на кольцо и, пристроив оба пальца на гашетки, дал длинную очередь из всех пулеметов.

Затаив дыхание, следил он за трассирующими пулями с их конусообразными дымчатыми хвостами, медленно растекающимися, как растекается выхлоп от самолета, идущего на большой высоте. Он отчетливо видел, что пули идут по правильному направлению. И все - таки враг не падал. Наоборот, начал работать его задний пулемет. Одна очередь пошла мимо, следующая легла несколько ближе: об этом свидетельствовали все те же трассирующие пул».

Еще одна очередь, вдвое длиннее, чем обычная, еще вторая очередь, третья, четвертая... Сокрушительный огненный смерч. Но «каракатица» даже не покачнулась.

Владимир попытался ударить снизу, но фашист круто вывернулся.

Владимир зашел тогда в лоб. Фашист его не видел и, ослепленный солнцем, закладывал глубокий вираж для занятия более выгодного положения в бою. Михалев дал две очереди в бок. Ему казалось, что после них немецкая машина должна превратиться в сплошное крошево. Но «каракатица» лишь отвечает усиленным, теперь почти не прерывающимся огнем.

«Бронированный он, что ли? - мелькает в голове командира звена. - Да, конечно, и притом основательно бронированный...»

С крайним неудовольствием видит Михалев, что запас патронов быстро идет к концу. А враг стреляет, стреляет беспрерывно из всех своих огневых точек, стремясь не подпустить зеленый ястребок на такую дистанцию, с которой огонь крупнокалиберных пулеметов стал бы действительным. О, фашист понимает, что ставка поставлена крупная, что для него дело может идти только о жизни и смерти. Он сообразил уже, что человек, скрытый прозрачным колпаком маленькой тупоносой машины, - противник опасный, упорный, поклявшийся взять четырех обитателей «каракатицы» живыми или мертвыми. И по старой своей привычке он лезет на высоту, пытаясь высотой заменить облака, рассчитывая и в четвертый раз уйти от гибели, так же как удавалось ему уходить три раза. Михалев входит в редкие облака. Он жмет гашетки пулеметов - выстрелов нет. Он жмет их еще и еще. Ему отвечает лишь рокот мотора. Кончились патроны.

Уйти домой? Оставить преследование? Выпустить бандита? Нет! На за что! Уйти домой можно только с победой. Значит?.. Значит, таран!

Еще в мирное время, да и теперь, в часы патрулирования, когда воздух был чист, Владимир часто возвращался к мысли о таране, продумывая связанное с ним маневрирование боевой машины. Он не мыслил себе тарана, наверняка ведущего к собственной его гибели. Столкнуться так, как это сделал Петр Николаевич Нестеров, сбить врага, погибнув самому, Владимир Михалев не хотел. Он летать должен, летать долго, летать с успехом, летать так, чтобы, кончив войну, иметь право сказать: «И я участвовал в победе. И моя есть доля в этой победе».

Зеленая машина подлетает к хвосту врага, послушная своему водителю, выравнивается, увеличивает скорость полета. Почти на пределе оборотов мотора гонится Михалев за удирающим фашистом, медленно, но верно сокращая отделяющее его от бомбардировщика расстояние.

С каждой минутой, с каждым десятком секунд он приближается к немцу. Теперь он может различить детали, самые мельчайшие детали киля и выведенные на нем отвратительные паучьи знаки. Ближе. Еще ближе.

Михалев прочно пристраивается к стабилизатору немца.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.