И вот теперь жизнь вступила в твердые берега неменяющихся обстоятельств. Было в этом нечто беспокойное, непривычное, лишенное постоянной борьбы и ежедневного ощущения преодоленных препятствий.
...Необходимость зигзага, «рокировки», перемены местами «плюсов» и «минусов», взрыва внутренней тишины возникает на этот раз не только как желание поднять состояние души еще на один виток, но и как почти биологическая потребность всего организма, для которого покой и равновесие всегда были небытием, и только крутые повороты, метаморфозы, скачки – истинным и единственно приемлемым бытием.
И, может быть, именно потому, что жажда изменений «сушит» в те недели и месяцы (уроки в Кларане) не только душу, но ею переполнено все его физическое существо, «рокировка» обстоятельств происходит в самой неожиданной форме, бесконтрольно, вне пределов его психических возможностей, за чертой сознания и воли.
Организм перегружен непосильным для одного человека напряжением, резервы плоти исчерпаны до конца – ей нечем защищаться. И «плюсы» меняются местами с «минусами» стихийно, катастрофически. Зигзаг перемен поражает самое ослабленное место – физическое естество.
А «дух» неприступен. Дух не подвержен больше никаким изменениям. Дух отвердел неопровержимой системой новых марксистских взглядов и убеждений. Время метаморфоз духа прошло. Поиски мировоззрения завершены.
Беззащитна только плоть.
И плоть взрывается...
А внешне все выглядит самым невинным образом. По дороге из Кларана он пересекает на пароходе Женевское озеро. Дует легкий ветер. Стоя на корме. Жорж оживленно разговаривает с эмигрантом из России, армянином Матевосом Шахазизяном. Матевос яростно ненавидит все нации, ранее угнетавшие и продолжающие угнетать его родину. В словах его слышны иногда плохо скрываемые нотки национализма. И Георгий Валентинович, смертельно уставший после уроков в Кларане, тем не менее всю дорогу упорно спорит с Шахазизяном. разбивая одну за другой все националистические, позиции своего, темпераментного собеседника
Над озером моросит мелкий дождик. Жорж поднимает воротник, но с кормы не уходит Матевос, кажется, начинает уже по-настоящему разбираться в проблемах интернационального братства пролетариев всех стран.
– Значит, ты считаешь, товарищ Плеханов, что среди турок, зарезавших столько армян, у меня могут быть товарищи по классу?
– Конечно, могут. Армяно-турецкая вражда всегда была делом рук имущих слоев населения с обеих сторон. Твои постоянные враги – это и богачи-турки и богачи-армяне. А каждый бедняк-турок всегда был и будет твоим братом.
Дождь кончился, но ветер продолжает играть волнами. Пароходик медленно тащится через озеро, уныло шлепая по воде своими допотопными колесами.
...Вечером Жорж рассказал «в лицах» об этом замечательном разговоре на пароходе домашним. Розалия Марковна хохотала до слез, когда муж «показал», как, бешено закричав на все Женевское озеро «Змерть капиталу!». Матевос бросился обнимать его. Плеханова.
После двенадцати часов, уложив всех спать. Георгий Валентинович сел за статью для польского социал-демократического журнала о Лассале. Работалось необыкновенно споро. Жорж видел перед собой лохматое, чернобородое лицо Матевоса, и ему казалось, что он пишет статью одновременно и для польских читателей и для армянина Шахазизяна на одном, понятном рабочим всех стран и национальностей языке.
А к утру его начали беспокоить боли в груди. Разбуженная кашлем мужа, Розалия Марковна вышла из комнаты, где спала вместе с детьми.
– Что с тобой? – тревожно спросила она. – Ты простудился?
Жорж бросил на нее мгновенный взгляд. Глаза его лихорадочно блестели.
– Роза, а статейка, кажется, удалась!
– Тише, разбудишь девочек…
– Змерть капиталу!!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Об этом вспоминают: