Любовь – это как бы перенесение на другого своего эгоизма, включение другого в орбиту своего «яцентризма». Это как бы удвоение своего «я», появление другого «я», с которым первое срастается, как сиамские близнецы, и которым человек дорожит не меньше, чем собой, а то и больше,

Чужое «я» как бы входит в поле всех ощущений человека, становится новым магнитным центром этого поля: как будто твои нервы срослись с нервами другого человека и его ощущения как бы перетекают в тебя: его боль переливается в твои болевые центры и делается такой же больной, его радости впадают в твои приемники радостей и становятся такими же бурными... Как будто два биопсихических поля сливаются в одно, и возникает то самое таинственное «слияние душ», о котором тысячи лет говорили поэты и которое и есть любовь – в ее самом высшем взлете, самом рентгеновском – просвечивающем – проявлении. Вырастает как бы «альтруистический эгоизм», совершенно особое чувство, смешение несмесимых крайностей. Изъяны эгоизма и альтруизма (вознесение своего «я» над чужим и чужого над своим) в этом сплаве как бы растворяют друг друга, а их достоинства (сила заботы о себе и сила заботы о других) как бы помножаются друг на друга.

В потаенных глубинах души возникает почти болезненное дорожение другим человеком как собой; оно бывает, впрочем, и болезнью, самой настоящей лихорадкой души, особенно в несчастной любви или в любви, которую отравляет ревность...

И если в самой плоти чувств нет тяги к такому равновесию двух «я», это, пожалуй, не любовь, а какой-то ее более бедный родственник – привязанность, влечение, влюбленность – или любовь, которая начала угасать.

Это касается и родительской и детской любви. Когда срастание двух «я» начинает уменьшаться, это уменьшается сама сердцевина любви, а не просто ее накал, спадает не только ее «количество», но и «качество». Потому что, повторю еще раз, пылкое дорожение другим, подсознательное переживание каждого его шага как своего – это и есть сама эмоциональная материя любви, сама ее суть.

Точнее говоря, это эмоционально-нравственная составляющая любовных чувств, как бы их настроенность и направленность, – а у любви есть и другое измерение, наслажденческое, «чисто» эмоциональное. Такой вот подход к любви – к другому, как к себе – по-моему, куда вернее, чем старый, привычный: он не смешивает любовь с ее родственниками, причем во всех видах любви; и он может помочь людям – тем, кто этого по-настоящему захочет, – выращивать привязанность в любовь или пытаться подольше удержать любовь от угасания...

Беды душевного неравенства

Родители – впрочем, наверно, не все, а душевно глубокие – получают от детей не меньше, чем дети от родителей: они получают их любовь, счастье – самое редкостное и самое завидное состояние на земле.

Во всех видах человеческой любви сейчас все полнее разрастаются – и все глубже начинают цениться – душевные, психологические слои. А от этого все острее начинает ощущаться и радость от равновесия двух «я», и боль, тоска, когда такое равновесие исчезает...

Любовь – это в общем-то сверхвнимание к человеку, и многие, наверно, знают, как страдает мать, когда слабеет детское внимание к ней, тает детская забота, привязанность. Такое страдание – боль самой любви, которая уже не получает свою главную пищу – равную душевную отдачу. Трещина начинает раскалывать невидимую сердцевину любви – нестойкий, летучий сплав отдаваемых и получаемых излучений сердца; и когда болит сердце, болит душа – это болит любовь; она именно становится больной, попадает под угрозу смерти.

Несчастная любовь (или угасание любви) действует на людей, как настоящая болезнь. Горе, гнетущее настроение – не просто бестелесный туман, который застилает душу. Это буквальное отравление организма и душевная боль, которую мы испытываем, – самая вещественная, самая физическая боль. Многие, наверно, слышали выражение «адреналиновая тоска»: в моменты горя в кровь человека выбрасываются резко усиленные потоки адреналина – и они-то рождают и усиливают ту боль, от которой ломит душу, гнетет сердце...

Что происходит в это время в нашей психике, как именно рушится самый драгоценный из воздушных замков нашей души? Что умирает в сложнейших сплетениях наших нервных связей, как именно возникают душевные раны? Все это для нас загадка. Мы слышим только эхо глубинных сдвигов, которые совершаются в наших недрах, а их больную суть не знаем.

А ведь это, пожалуй, самый настоящий «любовный невроз», болезнь души, нервов, эмоций – депрессия, меланхолия, упадок сил физических и духовных. Возможно, когда-нибудь психологи и психотерапевты доберутся до этой «любовной болезни», попробуют постичь запутанные комбинации сдвинутых психических процессов, больные слияния выбитых из русла нервных токов – раны любви, ее агонию. Возможно, тогда они и увидят, как именно гибнет тот зыбкий сплав даваемых и получаемых излучений сердца, который и есть становой нерв любви.

В этой гибели виноваты те. кто ведет себя в духе рабского смирения: мне, мол, неизбежно только отдавать, но не брать. Чаще всего такова психология родителей. Идя по этому истоптанному пути, они и выращивают в детях «яцентризм», делают для них нормой брать, не отдавая или отдавая мало; в решающие, уникальные годы, когда в малышах созревают главные фундаменты души, они делают эти фундаменты эгоистическими...

А ведь эгоизм и любовь – полюсы: эгоизм, говоря упрощенно, – это неспособность дорожить близкими, как самим собой; любовь – дорожение близкими, как собой. И в детях, которые привыкают больше получать и меньше отдавать, детская любовь постепенно становится чувством-ростовщиком, которое берет больше, чем дает. И чем эгоистичнее делается детская привязанность, тем меньше она остается любовью...

Круг замыкается: альтруистическая и эгоистическая любовь порождают друг друга – и гасят, убивают друг друга. И вырваться из этого заколдованного круга можно, наверно, только на путях антиэгоизма и антиальтруизма, потому, что альтруизм одних – это, к сожалению, питательная почва для эгоизма других.

Материнское чувство

Любовный эгоизм и альтруизм во многом вырастают из биологической подпочвы родительской и детской любви. Все мы, наверно, понимаем, что биологические истоки этих чувств построены у родителей именно на от давании, у детей – на получении, и это невероятно усложняет все их отношения.

Порывы альтруизма у молодой мамы – пожалуй, самые первые проявления материнского чувства и самые древние его фундаменты: они пришли к нам из животного мира, из неукротимого инстинкта.

Альтруизм и самоотречение – это как бы сторожевые посты в родительском чувстве, самые мощные его биологические двигатели. Они наводняют подсознание матери огромным зарядом энергии, переполняют его вздымающим ощущением часового, который как бы хранит главное сокровище мира. Такое сторожевое чувство – главная пружина всех материнских действий, и это естественно, нормально: без материнского самоотречения беспомощный малыш просто не выживет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.