– Да я ничего, мама.
Мать попросила его не прятать глаза, и тогда он выдержал ее испытующий взгляд. Но молчание затягивалось, и он неожиданно для себя сказал:
– А знаешь, сегодня папа прийти к нам должен... Бледные, ввалившиеся щеки матери чуть порозовели.
– Ну уж, откуда ты знаешь?
– А вот увидишь, – сказал Валерка. – Ты ложись, тебе отдыхать надо...
– Придет он, папка наш, придет... Только позже, сынок, когда вражину победит. Он, сынок, обязательно . победить должен. А мы его не подвести здесь...
Когда пришла тетя Маша и застала мать сидящей, а Валерку хлопочущим возле печки, она всплеснула руками.
– Вот здорово, вот это молодцы. Я так и знала: приду, думаю, а они тут вовсю делами занимаются. – Она засмеялась. – Не-е-т. нас так просто не возьмешь, мы им еще покажем! Они у нас еще попла-а-чут, – приговаривала она, раздеваясь, а Валерка с жадностью, с надеждой на невозможное чудо смотрел на ее черную сумку.
Чудо свершилось – тетя Маша достала хлеб (целый кирпичик!) и головку сахара. Мать в ужасе прикрыла ладонью рот и спросила ее про старинный золотой медальон: тетя Маша с девических лет хранила его, и это было единственное, что у нее оставалось.
– Ничего-о-о, – как-то весело и беспечно пропела она. – Они думают, что мы все перемрем... А мы выдюжим!
Валерка почти не разбирал ее слов, все его существо заполнилось ощущением предстоящего. Он снова почувствовал слабость в ногах и, чтобы скрыть это, тихонько присел на кушетку, сделав вид, что подбирает щепки с пола.
Отхлебывать горячую, подслащенную воду и глотать распаренные, размокшие кусочки хлеба – какое пиршество может сравниться с этим!
У матери лоб покрылся испариной: видно, принять столько пищи сразу теперь стоило ей немалого труда. Она легла и в изнеможении прикрыла глаза. Валерку после еды стала одолевать дремота (желудок его наконец успокоился), и он не заметил, как провалился в теплый черный мешок сна, в котором не чувствуешь ни единой клеточки тела и густые потемки сознания не мучают больше тем, что было или будет в жизни...
А вечером, когда все проснулись, тетя Маша принесла из своей комнаты запыленную коробку, в которой оказались елочные игрушки и завернутый в зеленую бумагу небольшой Дед Мороз. После долгих поисков нашли моток проволоки. Под руководством тети Маши Валерка вырезал из зеленой бумаги полосы, она соединяла их с кусками проволоки, а те, в свою очередь, прикрепляла к длинной щепке. Работали при свете печного пламени, медленно, не торопясь, и незаметно в руках у них родилась молодая и красивая елочка. Слабо освещенное лицо матери счастливо улыбалось им из темноты. Закончив, воткнули елку в щель меж досками рассохшейся крышки тумбочки, повесили игрушки, набросали немного ваты, нащипанной из шубы Деда Мороза, – и елка была готова.
«А теперь – за гаданье!» – скомандовала тетя Маша. Она положила на блюдце комок смятой бумаги и подожгла, а блюдце подняла и приставила к стене. Языки пламени проворно перебегали по бумаге, она съеживалась, желтела и, разом вспыхнув и прогорев, становилась прозрачно розовой, потом чернела, превращалась в пепел, который тлел огненными разводами и колебался слегка от осторожного дыхания тети Маши. На стене шевелились тени. Они пропадали и вновь появлялись, в них чудился отблеск пожарищ, в них было что-то от невиданной никогда жестокой войны. Внезапно с блюдца сорвалась горка пепла, тень скользнула по стене, легко слетела на пол и рассыпалась. Мать вскрикнула. Тетя Маша смущенной скороговоркой запричитала:
– Ну вот, какая из меня гадалка! Не к месту вздохнула – оно и слетело. Да и гадать-то надо в полночь...
Потом долго перебирали старые фотографии. Из рук в руки переходила фотокарточка отца в белой расшитой косоворотке – таким миром веяло от его вида, от молодой доброй улыбки, что трудно было представить его в шинели с винтовкой в руках. Валерке попалась открытка, изображавшая бой. Немец, одетый в противно-зеленый мундир, занес штык над упавшим красноармейцем, а другой наш боец замахнулся над головой немца прикладом. Лицо у врага было синее, с выпученными глазами, в страшной каске он был похож на чудовище, а штык был плоский и металлически блестел, как бритва. Невозможно было понять, кто из них успеет раньше, и Валерка с досады бросил открытку в печь.
Разглядывая довоенные снимки, слушая, как тихо разговаривают мать и тетя Маша, он вспоминал, как весело когда-то праздновали Новый год, как много было гостей, и, вспоминая, отрывался от какой-нибудь фотографии и оглядывал полуосвещенную багровым светом убогую комнату. И так бесконечно далеко отодвигались эти воспоминания, будто ничего и не было вовсе, а так – приснилось когда-нибудь...
Под монотонный говор женщин Валерка задремал, так и не дождавшись полуночи. И вдруг увидел: в дверях стоит отец. У Валерки защипало в носу и стало горячо глазам, со всех ног он бросился к нему и ткнулся в пахнущую снегом и ветром холодную кожу полушубка...
В слабом отсвете затухающей печки на лице мальчишки блуждала счастливая улыбка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.