Мальчик на качелях

– Вы могли бы придумать что-то, соврать, наконец, что это случайность.

– Какая случайность! Она в мою рубашку нарядилась. Юрка-то не дурак, все понял, побледнел, как смерть, ничего не сказал, повернулся и ушел...

Все, что сообщил Мендозов, совпадало с рассказом Вышемирского. Все до последней мелочи.

Но ни Мендозов, ни я не знали, что в тот злополучный вечер Юрий, кляня себя в слабости, вернулся к дому, где так безжалостно растоптали его первое чувство...

Кровь больно била в виски, когда он представлял себе, что происходит там, за темными провалами окон. Ждал, вышагивая по противоположной стороне улицы, ждал и сам не знал, чего ждет. Наконец не выдержал, перешел через дорогу, крадучись приблизился к дому. Замер, прислушиваясь к току собственной крови. «Я загляну туда, загляну кра-

ешком глаза и уйду, честное слово, уйду...» – говорил он себе.

В окне вспыхнул свет – он был ослепительно ярким, взрывающим сетчатку глаз. Юрий отшатнулся и кинулся на противоположную сторону.

Открылась калитка. Рита вышла на улицу, осмотревшись, перекинула через плечо сумку и пошла прямо на Юрия.

С каждым ее шагом расстояние между ними сокращалось. Казалось, что по запальному шнуру к нему ползет огонек, грозящий взрывом.

И взрыв произошел. Спазмой свело горло, и вместе со стоном из глаз брызнули слезы.

Рита остановилась.

– Кто здесь? – тихо спросила она и сразу угадала: – Юрка, это ты?

«Я плачу, плачу! – говорил он себе. – Из-за чего? Зачем? Кто стоит таких мучений? Она?»

– Ты что, Юра? – Подойдя вплотную, Рита провела ладонью по его щеке. – Господи, какой же ты еще мальчик! Из-за меня, да? Ну скажи, из-за меня?

Ему показалось, что кто-то посторонний читает его мысли, лишая тем самым последнего убежища, последней возможности найти утешение, забыться.

– Я ненавижу тебя! – крикнул он. – Voepn руки, не трогай меня! Я не нуждаюсь в твоей жалости!

Новый приступ жалости к себе охватил его, и он бессильно прислонился к дереву.

– А ты можешь быть сильным. – Рита ласково коснулась его волос. – Таким ты мне нравишься. Только вот этого не надо, слышишь, не надо плакать. Этим ты все портишь...

Юрий схватил ее руки и начал покрывать их торопливыми поцелуями, задыхаясь, бормотал что-то, пьянел, произнося вслух те слова, что долгими месяцами носил в себе...

Он медленно вел ее к своему дому. Была секунда – они вышли в прихожую, – когда оба почувствовали неловкость. Случайность происходящего вдруг стала очевидной, но было уже поздно, и оба, хотя и по разным причинам, не смогли отступить. Юрий открыл дверь неосвещенной комнаты, и они одновременно шагнули в темноту.