Раннее средневековье создало этот храм, запечатлевший превращения загадочного Шивы, чья страстная и трогательная любовь к дочери Гималаи, застенчивой, пленительной, пугливой, порой кокетливо-капризной Парвати, придает грозному многорукому богу неожиданную человечность. Хотя в пещерах есть изображение триликого Шивы – разрушителя, созидателя, охранителя, – первый и главный образ неистового бога в остальных скульптурах не воплощен, так же, как и страшный, зловещий образ жены Шивы, когда она – Дурга, кровожадная, мстительная, отвратительная ведьма. Бог и богиня представлены здесь, по терминологии нашего гида, в «благожелательном аспекте».

Поразительный символ – Шива как Натараджа, король танцев. Неистовым танцем Шива раскручивает Вселенную. Скульптура сильно пострадала от времени: отбиты по колени ноги, обе правые руки – по локоть, одна из левых – до кисти, но это лишь усиливает ощущение бешеного вихревого движения, подобно той смазанности, что бывает на фотографиях, изображающих народные пляски. Невозмутимо погруженное в свою тайну лицо танцора с сомкнутыми веками.

История Шивы не просто чувственна, как и все легенды древней Индии, она пронизана безудержным эротизмом. Этот бог, чьим самым распространенным символом является каменная лигма, не мог остаться внешней силой в отношении женского начала, должен был узнать его изнутри, заключив в собственную суть. Шива как Арджанаришвара – это полумужчина-полуженщина; справа он Шива – воин, слева – полногрудая Парвати. Так узнал Шива высшую чувственность – двойное вожделение к самому себе.

Наша прекрасная и стыдливая гидесса, рассказавшая легенду с благородной простотой и сдержанностью, мягким, серьезным взглядом положила предел нашей любознательности. Но индуизм так тесно повязан с необузданной эротикой, что суровой матроне все же трудно было сохранить свинцовую невозмутимость. Защитная оболочка плавилась на глазах. Стараясь спасти ее. гидесса налегла на цифровые данные: глубина пещер, высота скульптур, параметры постаментов...

Но и сквозь сухую цифирь пробивалась чувственность древних, этих далеких предков гидессы, наделивших небожителей содроганиями своей неуемной плоти. И она на глазах становилась земным воплощением Парвати: нежность и строгость, сознание долга и напор сильной жизни, напрягающий плоть, цветение глаз, и рта, и волнующейся под сари груди. Лишь громадная внутренняя дисциплина позволяла ей сохранять расстояние между собой и окружающими. И было в этом что-то странно печальное.

– Не на меня надо смотреть, а на скульптуры, – тихо сказала женщина, когда мы переходили из одной пещеры в другую. – Это чудо неповторимо.

– Ваше – тоже. – сказал я.

Ответ напрашивался сам собой, и можно было пропустить его мимо ушей, но ей зачем-то понадобилась гримаса оскорбленного достоинства: профиль натянулся, и в сузившихся по-кошачьи зрачках расплющилось мое отражение.

...Вернувшись на большую землю, мы отправились на двух машинах – у гидессы был свой маленький фиат» – через весь дивный, сверкающий, сияющий, пальмовый, цветочный, фонтанный Бомбей к знаменитым «висячим садам ».

К нашему разочарованию, оказалось, что висячие сады вовсе не висят как некогда, а прочно стоят на земле, и под ними находится городское водохранилище. Не знаю почему, я ожидал увидеть что-то весьма экзотическое и таинственное – густой, влажный, душно-благоуханный рай, а попал в индийский Сан-Суси – в рассчитанное, строго организованное в чопорном французском стиле парковое пространство. Вдоль прямых посыпанных красным песком дорожек выстроились кусты, превращенные искусством садовников-скульпторов в фигуры зверей: слона, буйвола, тигра, дикой свиньи, тапира. На круглых клумбах и длинных грядках цветут огненно-красные цветы, высоченные ухоженные пальмы держат небосвод на своих сильных кронах. И странным контрастом в левом углу парка поднимаются темные бетонные здания без окон, над которыми кружат" грифы на широких неподвижных крыльях. Птицы парят очень высоко, порой вовсе исчезают в блистании неба, затем вновь обнаруживаются лезвистым прорезом в лазурном тугом шелке. И человек уж так устроен: когда слишком много красоты вокруг, он тянется к уродливому. Среди диковинных зверей, огненных цветов, стройных пальм нас больше всего заинтересовали бетонные, тюремного обличья здания.

– Это башни молчания, – своим глубоким, спокойным голосом сказала гидесса. – Вы, наверное, слышали о них?

Мы и впрямь что-то слышали, но ни один из нас не мог вспомнить, что именно.

– Вы что-нибудь знаете о зороастризме, или парсизме, проще – об огнепоклонниках?

Вроде бы что-то знали, но, убей бог. не вспомнить.

– Пойдемте туда, по дороге я расскажу вам об этой религии.

И она рассказала. Подавленные индуизмом, мы не были настроены на восприятие нового головоломного способа самоспасения несчастнейшего из всех творений природы – человека, которому лишь одному дано знать, что он смертен. Нас поразил обряд исхода огнепоклонников. Впрочем, возможно, что так принято лишь в парсизме, индийском варианте зороастризма. Огнепоклонники считают, что все остающееся от человека после смерти должно служить покинутому миру. Свои глаза они завещают медицинскому институту, равно и те внутренности, которые могут быть использованы в научных или лечебных целях; тело идет на корм грифам. Обнаженных покойников укладывают на открытых площадках башен молчания: отдельно мужчин, отдельно женщин, отдельно детей. Получив сигнал густым черным дымом, грифы камнем падают вниз и в несколько минут расклевывают покойника, оставляя чистый белый скелет, который сжигают в печи. Из белых спекшихся комочков приготовляют костную муку, идущую на удобрение полей. Таким образом, утилизируется весь состав человека, не пропадает ни одного волоконца. Мудро поделенное меж наукой, фауной и флорой мертвое тело служит добру жизни. Вот и подъемная сила крыльев парящих в бездонной синеве грифов – из отслужившей человеку оболочки, а из человечьего остова прорастают рис, просо, ячмень. Все разумно и правильно, так почему мороз по коже? Чем крылатые могильщики хуже могильных червей? Вроде бы предпочтительней стать посмертной добычей птиц – так почему же мороз по коже?..

Может, отвращает наглядность этого обряда? В земле все скрыто, а здесь на виду. Хищные птицы, расклевывающие труп, – образ непосильный для человеческого сознания. И образ этот надо нести в себе всю жизнь. Обычно человек отдает распоряжения о своих похоронах перед кончиной и то далеко не всегда, а тут, едва осознав свое нахождение в мире, ты уже знаешь, что тебя сперва распотрошат, затем растерзают кривыми клювами, а остаток пустят на удобрение. Надо обладать на редкость крепкими нервами и несмятенным духом, чтобы знать все это и спокойно жить.

– Много в Индии огнепоклонников? – спросили мы гидессу.

– Много. В одном Бомбее более ста тысяч.

– А у вас есть среди них знакомые?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.