Я часто смотрю на картину, которая висит у меня над письменным столом: фиолетово-голубое небо, темно-синие сопки, щупленькие сосенки и снег с синеватым отливом, мощный, чуть не захлестнувший по крышу жилой вагончик

Эдьки-аккордеониста, строителя со стажем, залихватского балагура, который свой вагончик называл почему-то водоемом. Веселый человек был Эдька, неунывающий, хотя жилось здесь всем на первых порах, мягко сказать, трудновато и холодновато...

А писалась эта картина из окна моего вагончика, где я прожил чуть больше года, необъяснимо влюбленный в эти сопочки, эти хилые деревца, в этого Эдьку-балагура и иже с ним, кто приехал сюда с разных концов страны осваивать одно из крупнейших на севере Тюменской области газовое месторождение Медвежье и строить новый город Надым. Но ведь и не только любил – иногда страдал, поскольку строительство не всегда шло так, как надо бы, много было недоразумений, ошибок, накладок – тягостных, порой глупых, с которыми не хотелось мириться. Конечно, все то, давнее, ушло, хоть и не забылось. И, глядя на сегодняшний Надым, вымахавший кварталами своих домов и в ширь и в высоту, вспоминается все необыкновенно ясно.

Впервые сюда, тогда еще в небольшой поселочек у Полярного круга, расположенный в четырехстах километрах восточнее Салехарда, центра Ямало-Ненецкого национального округа, я прилетел летом семидесятого года. Командир вертолета, как только мы приземлились, пробурчал: «Север есть Север» – и подтянул к подбородку «молнию» своей летной куртки. Было довольно холодно.

Моросил мелкий колючий дождь. Посадочную полосу и поселок разделял жиденький перелесок. Слева, по другую сторону небольшого озерца, виднелись размытые очертания невысоких и пологих гор, поросших хвойным лесом. Казалось, единственным предназначением этого озера, этих волнистых гор-сопок и этого леса было скрасить пустоту и скудость окружающего ландшафта. Озеро, как мне потом сказали, кто-то назвал Янтарным.

– Почему Янтарным? – спросил я.

Пожали плечами.

На следующий день я пошел к нему и замер, очарованный. Картинка: песчаные дюны, тихий шум деревьев и синяя-пресиняя жгучесть ледяной воды. Не очень щедрое северное солнце светило, чуть грея, но так золотило песок, что, кажется, я начал понимать, почему это озеро для кого-то стало Янтарным.

У озера должен был встать новый город. Не – успевший еще ничем себя показать Надым, этот затерянный среди притундровых лесов и болот поселочек, уже тогда получил всесоюзную известность – стал служить главным ориентиром на пути к одному из крупнейших газовых месторождений Тюменского Севера – Медвежьему. Когда-то за Надым «зацепились» геофизики, потом геологи, ну, а затем здесь нашли пристанище и строители. И хотя от Надыма до Медвежьего ни много ни мало – сто двадцать километров, выбирать другую площадку для опорной базы, видимо, не приходилось: место здесь возвышенное, сухое, до реки Надым всего десять километров, там можно соорудить грузовой причал и во время навигации принимать грузы, которые пойдут сюда по Оби, через Обскую губу и вверх по Надыму, – возможно, с перевалкой на плоскодонные баржи в районе Иевлев-ских песков (Надым в среднем течении мелковат). Правда, такая транспортная схема доставки грузов в Надым – горе одно, но выбора не было, к сожалению. И еще чем привлек район Надыма – так это возможностью соорудить поблизости взлетно-посадочную полосу для самолетов, даже больших, таких, как АН-12, ибо других дорог, кроме неба, в эти места не предвиделось.

...Юрия Струбцова, тогда главного инженера Комсомольске молодежного треста «Севергазстрой», я застал дома, если, конечно, под домом понимать пару холостяцких комнат, которые он обживал вместе с первым управляющим этого треста Анатолием Мандриченко и его замом Евгением Кусюкиным. Мандриченко тем летом в Надыме не было – он лежал в больнице в Тюмени. Кусюкин только что возвратился с перевалочной базы на Иевлевских песках. По его лицу я понял, что он чем-то ужасно разозлен, и только, видимо, давняя привычка

строителя стоически относиться ко всяким передрягам не позволяла ему сорваться в мальчишеский гнев. Струбцов говорил по телефону. Увидев меня стоящим на пороге, он ничуть не удивился моему появлению, будто и впрямь сюда проторена какая-нибудь дорога от Москвы, и замахал рукой, подзывая:

– Приехал? Привет. У меня тут Москва...

– Край родной, а телефонный провод – пуповина, – сострил Кусюкин.

Струбцова я знал давно. До приезда в Надым он работал главным инженером

Центрального штаба студенческих строительных отрядов при ЦК ВЛКСМ, и нам раньше приходилось встречаться частенько. А приехать в Надым его «сагитировали» ребята из Тюменского обкома комсомола.

– Ты меня слышишь, Саша? – кричал в трубку Струбцов, – Давай приезжай. Нам позарез нужны толковые инженеры, я же тебе говорил. Как чем занимаемся? Сейчас вот крутимся с навигацией. С перевозкой грузов. Неинтересно? Ха, ты бы видел! Жизнь другая!.. Ну и что же – комары? Не городи чепухи! Не съедят. Давай, ждем! Что? Как лучше лететь? Тюмень, потом до Салехарда, оттуда вертолетом.

Видел бы Саша, как морщился в неведомом ему Надыме, крича в трубку, Струбцов. Удары по щекам, лбу, шее помогали мало: комары, как всегда, сами были в ударе. Тогда Струбцов схватил противокомариную жидкость, щелчком скинул колпачок с аэрозольного флакончика и неистово стал жать на пульверизатор, подставляя под липкую струю то руки, то голову. А Женя Кусюкин с саркастическим видом наблюдал за манипуляциями главинжа, не забывая, однако, о своем пульверизаторе, и подначивал:

– Главное, старик, спокойствие. Комар – это, конечно, зверь, но «бумажный». Вот. Он звереет потому, что работа у него такая. Так и скажи Сашке. А нашей навигацией ты уж его не пугай. Хватит, что мы сами ею перепуганы... И уже в мою сторону добавил:

– Да если бы только навигацией! Нет жилья. Нет проектов. Нет материалов. Нет оборудования. Как жить зимой? Что строить? Как строить? Даже проблеска не видно. Пртому так и обидно.

– Ты уже стихами заговорил? – кисло улыбнулся Струбцов.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.