Одна жизнь – одно дело

Утром, в пять часов, мощный гудок завода поднимал все дома города и разносился на много километров окрест. Через сорок пять минут подавали второй гудок – короткий. За три минуты до начала работы ворота проходной закрывались, и опоздавшим записывался прогул. За три прогула увольняли. В условиях безработицы такая мера была очень чувствительной. Но не только увольнение пугало. Мы в то время всегда чувствовали, что наша работа – дело государственно важное, что рабочий класс – главная сила, опора страны. Вот это сознание и рождало в нас ответственность. Старые рабочие, бывало, предлагали во время работы пойти покурить, но мне казалось, что отдыхать во время работы – просто преступление. В Невьянске я один раз опоздал на работу – ворота закрылись перед самым моим носом. Целый день я, совершенно подавленный, бродил по городу, боясь смотреть в глаза окружающим. Вот почему я никогда не мог понять случаев недисциплинированности у моих ровесников, всегда им прямо об этом говорил.

В инструментальном цехе завода в то время шла скрытая борьба группы опытных лекальщиков с коммунистами и комсомольцами цеха. Молодые здесь использовались на второстепенных работах, а лекальщики высшей квалификации изготовляли мерительный инструмент большой точности, сложные контрольные приборы. Работали они не спеша, «ловили микроны притиркой», зато зарабатывали до 400 рублей в месяц. Мы с Мишкой Монастырским, к примеру, получали раз в десять меньше. Заменить их никто не мог, и они диктовали свои условия. Начальник цеха заискивал перед ними, боясь срыва программы. Но потом назначили нового начальника, коммуниста Степанова, и по его инициативе была создана комсомольская бригада лекальщиков.

Старые лекальщики ходили мимо нас и посмеивались, а мы в такой обстановке не хотели обращаться к ним за помощью. Но набираться опыта нужно было. Как? Вот и старались перенять их приемы, наблюдая за работой опытных издалека. А то еще как можно медленнее проходили мимо их рабочих мест и что-то умудрялись запомнить. Одновременно искали свои приемы. И уже через полгода стали справляться с ответственными заданиями. И тогда начальник цеха объявил о снижении расценок на отдельные детали до 50 процентов. Многие лекальщики-старики тут же взяли расчет. Они рассчитывали, что на Сталинградском тракторном, который тогда вступал в пусковой период, смогут работать по-старому.

– Пусть едут, – усмехнулся Степанов. – Страна у нас одна, на всех заводах Советская власть.

Уже через месяц-два лекальщики вернулись.

Мы с Мишкой много говорили об этом и никак не могли понять, чем вызвано у этих рабочих такое отношение к труду. Ведь было среди них и несколько молодых. Но как они, рабочие люди, могли замкнуться в кругу своих рваческих интересов?

Нам нравилось в Невьянске – хороший завод, новые товарищи, интересная работа, хорошие заработки, великолепная природа вокруг. И в то же время чего-то нам не хватало. Каждый вечер мы с интересом говорили о Магнитке и Днепрогэсе, о Сталинградском тракторном, и начинало казаться, что в Невьянске мы оказались в стороне от главных событий эпохи, в тылу, а не на передовой борьбы за социализм. Потом обстоятельства сложились так, что мы с Мишкой Монастырским оказались в Москве.

14 июля 1930 года пришли на «Красный пролетарий».

Бывший завод «Бр. Бромлей» начинал тогда реконструироваться. Вступали в строй новые цехи, осваивалось новое оборудование. Завод начал специализироваться на выпуске токарно-винторезных станков. Первенцем специализации стал станок ДИП, что расшифровывалось так: догнать и перегнать.

Бригадный способ работы того времени отличался от нынешнего. Скорее он напоминал артели прошлого. В каждой бригаде, будь в ней даже человек шесть, бригадир частично или полностью освобождался от производственной работы. Весь заработок шел в общий котел и распределялся по квалификации и разрядам членов бригады, без учета практически сделанной каждым работы – зачастую несправедливо. Это тормозило работу, потому что некоторые члены бригад с высокими разрядами не очень-то гнались за выполнением плана – были уверены, что и так получат высокую зарплату из общего котла.

Как-то ко мне подошел бригадир – я тогда работал на каретках. Вид у него был унылый.

– Что случилось, Сергей?

– Не случилось, а случится... Как бы расчет брать не пришлось. Разгоняют нашу бригаду, переводят на сдельщину.

– Ну и правильно. Теперь кое-кому с высоким разрядом придется попотеть, чтобы сохранить заработок. Чем же ты недоволен? Бригадирство свое жалко, что ли? Смотри, на побегушках квалификацию растеряешь да еще брюшко отрастишь.

После перехода на сдельщину несколько человек ушли с завода искать легких заработков. Но их уход на плане не отразился – сдельная оплата труда с первого же дня помогла резко поднять производительность труда, укрепила дисциплину. Пятилетний план наш завод выполнил за три года и семь месяцев. Непрерывно нарастала мощность завода в годы второй пятилетки – «Красный пролетарий» выпустил более 13 тысяч станков. Завод стал ведущим станкостроительным предприятием страны. Наши конструкторы уже сами создавали десятки типов новых, самых разнообразных станков. За годы первых пятилеток я стал довольно опытным производственником, меня часто направляли на отстающие участки как своего, так и других цехов. В 1939 году «Красный пролетарий» был награжден орденом Ленина.

Но годы наступали тревожные. Вспоминается такой факт. За месяц до войны на завод прибыл станок, закупленный в Германии. Когда его распаковали, оказалось, что он практически недоделан – грубое корпусное литье не обработано и кое-как закрашено, около маховичка ручной смазки были приклеены таблички с надписями: «Вертеть рукой 33 раза». Рабочие подходили к станку, возмущались:

– Обнаглели совсем фашисты проклятые. Видать, и нам скоро воевать придется.

Война предчувствовалась по множеству примет...

Годы войны... Что написать о них? Вспомнить бомбежки, тревоги, эвакуацию?.. Для нас самым главным была работа. Работа без выходных, работа и еще раз работа. Больше нечем было помочь фронту, и мы помогали, как могли. И все-таки об одном не могу не рассказать.

Уже в марте сорок второго первые краснопролетарцы вернулись из Челябинска, куда был эвакуирован завод, в Москву. Мы сразу же пошли на завод. Он поразил нас сумрачным безмолвием и пустотой. Как рваные раны, зияли в полу обнаженные фундаменты увезенных станков... В сборочном цехе – огромная дыра в застекленной крыше, в которую падал снег и, не тая, ложился на пол.