Дунайская Венеция

Зашел в дом, поговорили. Оказалось вот что. В шестидесятом году горсовет выделил Евдокии Калистратовне, тогда тридцатилетней, при двух детях, вдове, пятнадцать соток под застройку и усадьбу. Многовато по городским масштабам? Просто много!

Но горсовет был щедр на городскую землю по той причине, что земли этой практически еще не было. Были плавни – камышовое, кишащее комарьем болото.

Дусю, потомственную вилковчанку, это не испугало. По примеру и методу прадедов, прежде чем заняться строительством, она занялась гидростроительством: повела дальше канал – ерик, кончавшийся прежде на углу ее будущего двора. Ведром, лопатой, просто руками черпала жирную грязь, на лодке отвозила в нужное место. Не выбрасывала – наоборот, собирала. Весь ее теперешний сад, и огород, и виноградник – все выросло на этой земле. Да и сам дом практически «выкопан» со дна болота: дунайский камыш, обмазанный дунайским илом. Четырехкомнатный, с прихожей, кухней и верандой дом, в котором зимой нехолодно, а летом нежарко. который может простоять, не разваливаясь и не кособочась, сотню лет.

Каждое лето тетя Дуся берет лопату, ведро, лодку и лезет в сотворенный ею канал. Углубляет дно, плетеной лозой укрепляет берега. И по-прежнему вся земля идет в дело.

Чем глубже канал – тем выше двор, тем спокойнее тетя Дуся, тем независимей от разливов Дуная.

Дети ее выросли. Дочь ушла к мужу, сын привел жену. В большом доме не тесно. А станет тесно – что ж: ведь сын и невестка тоже вилковчане. Пойдут в горсовет, оформят нужные бумаги, пригонят в нужное место лодку – и дунайская Венеция станет красивей еще на один островок.

Течет вода по прямым улицам Вилкова. Стоят по берегам улиц домики, один другого симпатичней. Не только жилища – даже заборы на бетонных фундаментах. Хороши прямоугольные острова. Прочно живут люди.

Нет, не Дунай так ровно расчертил городские кварталы – хоть и великая река, а геометрии не обучалась. Все каналы и острова, вся здешняя Венеция – дело человеческих рук. И это поражает куда больше, чем экзотические свадьбы на воде.

Я видел городки и покрасивее Вилкова. А вот людей, трудолюбивей вилковчан, не встречал. И не встречал людей, более преданных своей малой родине, округе, в которой вырос, к которой словно кровеносными сосудами прирос.

Ведь как надо любить родную землю, как надо верить в ее будущее, в будущее детей и внуков на ней, чтобы строить среди сырых плавней такие прочные, вечные и красивые, до крайней ступеньки, до последнего стеклышка облюбованные дома!

Впрочем, чему удивляться – дело своих рук всегда дорого. А вилковчане не просто заселили – они как раз своими руками и создали землю, на которой живут.

С одной стороны – молдаване, с другой – украинцы, с третьей – румыны. А посередке – липованы. Что за люди? Откуда пришли? И почему липованы?

По сути своей – обыкновенные русские мужики. Вот уж почти три века как обосновались в низовьях Дуная. Жили под разными государствами, под разными властями. Но себя сохранили – обычаи, нравы, язык.

Почему выбрали для жизни не твердую землю, а гнилые плавни? На то свои причины.

Вообще география многих российских поселений – и малых и крупных – вполне может поставить непосвященного в тупик: то за горами, то за дремучими лесами, то среди гиблых болот. Отчего так странно селились наши предки? По недомыслию? Или сами себе были враги?

Ответы на эти вопросы, как правило, надо искать не в географии, а в истории. Множество причин было у людей рубить, складывать, лепить жилища в глухих и тяжелых местах. Не себе готовили лишние заботы, а тем, кто кинется следом искать и ловить.

Как и многие другие российские города, Вилково основали люди беглые.

По азбучному смыслу слова «беглый» человек должен быть робок и слаб – иначе с чего бы убегал. Но в реальности беглыми становились как раз самые смелые, непокорные, сильные духом, да и телом – слабый просто не выдержал бы тогдашних бездорожных путей. Бежали от ордынцев и прочих захватчиков. Бежали на волю от помещиков. Бежали и скрывались от всевозможных властей.

Спасались, наконец, от церковных преследований и новшеств, от трехперстия и брадобрейства, от навязываемой силой новой веры.

И вот для них-то, для беглых крестьян и казаков, болотистая вилка Дуная была местом не гиблым, а, наоборот, безопасным: любая погоня увязнет в непроходимых плавнях.