Вновь и вновь перечитываю строки, написанные о битве за Сталинград. Перечитываю не как досужее чтиво, как свидетельства, наполненные особым смыслом, близкие и понятные для меня, бывшего участника невиданного по масштабам сражения. ...Мне, в пору боев за город инструктору политотдела армии, трудно охватить события, вершившиеся на всем Сталинградском фронте, но служебная близость к командующему нашей 62-й армии Василию Ивановичу Чуйкову, мое постоянное пребывание среди сражавшихся подразделений дают право сказать: источник победы – патриотизм советских воинов, их любовь к Родине и Отечеству, массовый героизм солдат и офицеров, воспитанных в условиях социалистической действительности нашей Коммунистической партией.

Еще раз вдумаемся в то, что свершилось в самом Сталинграде, у стен его. Осмыслим явление, вышедшее за рамки понимания германских стратегов, так никогда и не разгадавших, что же остановило у Волги отлаженную военную машину вермахта. Почему город, который был троекратно обречен гитлеровцами на смерть и разрушение, выстоял и победил!

Это была нелегкая победа, которая высветлила гениальность советской военной полководческой школы. Огромное психологическое значение в самые трудные дни обороны имело для бойцов сознание того, что командующий армией, штабы дивизий, полков располагались в Сталинграде – фактически на самом огневом рубеже. Дистанция между передовой и штабом Чуйкова порой не превышала 200 метров. А дивизионные и полковые штабы находились еще ближе. Новый элемент в теории и практике войн, но этого потребовала жизнь, ход сражения. Помню, как в самые критические минуты, когда за автоматы и пистолеты брались все офицеры и генералы штаба, Чуйков ни на мгновение не допускал мысли перенести штаб на противоположный, сравнительно безопасный берег Волги. Близость штабов с войсками делала оборону города упругой, прочной, непробиваемой.

– Там для нас земли нет. Или все здесь умрем или выстоим, – говорил генерал.

Командующий 6-й немецкой армией Паулюс не верил в то, что Чуйков находится в городе. Доклады по этому поводу своих разведчиков он считал бредом. Генералу, мыслящему категориями традиционной немецкой системы управления войсками, не могло подобное прийти в голову. Его-то штаб почти все время располагался далеко от передовой.

Врасплох застал противника и примененный нашими бойцами впервые в Сталинграде новый тактический прием: сокращение нейтральной полосы до броска гранаты. Это было результатом ставшего массовым солдатского творчества. Ведь вражеская авиация в этом случае бессильна: бомбить передовую – значит бомбить и своих тоже! Доводилось мне бывать на таких позициях: голоса немцев совсем рядом, слышно даже, как кольцо с гранаты по ту сторону нейтральной полосы срывают.

А взять штурмовые группы. Как самостоятельная боевая единица они родились тоже в Сталинграде, в разгар ожесточенных боев за каждый перекресток, дом, этаж, подвал. Штурмовые группы внезапно появлялись в самых неожиданных для гитлеровцев местах, изматывали врага, обескровливали, держали его в постоянном напряжении. Рядовые, сержанты, старшины в своей боевой тактике поднимались до высот стратегической задачи, которую ставила перед сталинградцами Ставка Верховного Главнокомандования: сковать как можно больше сил противника в городских развалинах, заставить увязнуть в уличных боях его полки, дивизии, корпуса.

Порой штурмовые группы, численность которых редко превышала тридцать человек, превращали отдельные дома города в неприступные бастионы, взять которые гитлеровцам не удавалось, несмотря на порой десятикратное превосходство в силах. Одним из таких бастионов, подлинным символом мужества сталинградцев, стал дом сержанта Павлова. Я бывал в доме у Якова Павлова неоднократно в разгар самых трудных боев и не мог не восхищаться им и его товарищами. Они сражались с таким упорством, с таким умением, будто там, возле их Дома, решался исход всей битвы, а то и войны.

Пишу сейчас эти строки и думаю: почему «будто»? Так и было на самом деле, ведь для тысяч солдат, офицеров, генералов Сталинград в те месяцы стал главным рубежом, который они поклялись отстоять. Или умереть. И каждый бой сталинградцы вели так, словно он был решающим.

Читаю воспоминания наших военачальников. И нахожу подтверждение той же мысли – битву на Волге решили массовый героизм советских солдат, их величайшая стойкость. Полководческий талант советских военачальников в полной мере опирался на мужество и волю тысяч защитников города. Мемуары командарма Чуйкова, вышедшие в нескольких книгах, откуда взяты публикуемые «Сменой» страницы, – рассказ искренний, страстный, таким и был Василий Иванович, рассказ о пережитом всеми сталинградцами, о том, какой ценой добывалась Победа на Волге.

Воспоминания Паулюса, офицеров его армии, опубликованные у нас в стране, пестрят оборотами германских штабистов, они по-своему откровенны, но нет у немецких военачальников живого родства с теми, кого они посылали в горнило сражения. Зато есть попытки оправдать себя, отделить от творимых Гитлером безумств. В итоге Паулюс понял бессмысленность войны, осудил вероломство и бесчеловечность ее, немало сделал как антифашист. Но это все в итоге. Когда очевидным стал крах гитлеровской Германии, когда миллионы немцев задали себе тот же вопрос: «Во имя чего они гибнут в России?!»

...Сорок лет минуло с тех пор. Самые страшные раны зарубцевались, да не все отболели. Сталинград осенью 1942 года был именно той, самой страшной раной земли русской, ее болью. И остался навечно ее великой славой.

Никогда не избудется в нас, сталинградцах, память о днях и ночах битвы за волжскую твердыню. Особенно явственно возникают в сознании те, далекие теперь уже события, когда вновь ступаю на сталинградскую землю, иду вдоль старых, затянутых желтой осенней травой окопов, мимо иссеченных военным железом домов. Мамаев курган, Гумрак, высота Садовая, Тракторный завод, Красная Слобода, Метизный завод – эти названия и поныне отзываются в памяти неумолкаемым артиллерийским грохотом, свистом осколков, пороховой гарью, пламенем пожарищ, черным от дыма волжским небом.

В нынешнем Волгограде надо увидеть не только героическое прошлое города. Надо увидеть его настоящее и прекрасное, наполненное новой молодой жизнью. Только тогда в полной мере приходит понимание подвига, свершенного здесь сорок лет назад. Ради этой вот радостной жизни, продолжения ее стояли насмерть у волжской твердыни сыны нашей многонациональной Родины. Так будем же вечно хранить эту жизнь, мир, добытый кровью солдат Великой Отечественной!

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.