Не было печали…

– Сказал же: не могу.

– Я-то думал: молодой, любознательный, сознательный! – вскипел Самсоныч. – А ему все нипочем!.. Не понимаю, как таким лоботрясам родители разрешают жить за городом?

– А при чем тут это?

– При том... Ты тут чего-нибудь натворишь. А кто отвечать будет? Видеть Генка не видел, но чувствовал: их разговор слушает Медея Витальевна.

И точно, стрекот машинки прекратился.

– Степан Самсонович! Напрасно вы его уговариваете, стращаете. Это не метод воспитания. – Она говорила в открытое окно, не показываясь из скворечника. – Сначала надо разобраться в его психологии. Сдохнут щенки или нет, это его, понимаете, не касается.

Генке было все равно, что думает о нем эта старуха. Не за тем сюда приехал.

– Но самое грустное в другом... – продолжала она через его голову разговаривать с Самсонычем. – Молодой человек, наше с вами, так сказать, будущее, слушает нас и искренне, я подчеркиваю, искренне не понимает, из-за чего мы с вами волнуемся... Он-то живой, сытый... У него есть папа, мама, друзья, которые его любят... Что ему еще надо?..

Говорила она с большими паузами. Наверное, затягивалась «Казбеком». Потом оставила Генку в покое и вспомнила про одного своего приятеля-драматурга, у которого сразу три собаки...

Она еще что-то рассказывала про этого своего приятеля, да Генка больше не стал ее слушать, подался к себе в бытовку. Он пока еще не сошел с ума, чтобы связываться со щенками. Драматургу почему не держать целую свору? Денег, наверное, навалом. А в его кармане побренькивает всего сорок восемь копеек. Это – съездить в город. А вернуться уже будет не на что. Сам-то он до возвращения родителей с ЮБК как-нибудь продержится. Есть крупа, макароны, три бутылки подсолнечного масла, сахар. И много-много соли. А щенкам подавай молока, причем не меньше, чем на рубль .в день. Самсоныч удавится, никаких денег ему не даст. Эту, из скворечника, он и просить не станет... Но даже если бы были деньги – и то бы не стал связываться. Папа Витя и мама Люда, как только вернутся из отпуска, попрут его отсюда. Туда же, откуда он сюда прибыл позавчера...

А прибыл Генка в Вихровку не откуда-нибудь, а из «Фокуса». Это так называется лагерь, в который мама Люда с помощью школьной подруги-кинооператора устроила его в этот раз. Лагерь – закачаешься! В сосновом бору. Есть бассейн. Кормежка пять раз в день. Вечером – кино и танцы. И публика там собралась – дети работников искусства в основном. Все, как один, культурные, современные, друг друга знают, словно близкие родственники. И вожатый на этот раз попался – совсем не то, что прежде. Студент ВГИКа. Мишей зовут. По ночам не будит. Интеллигентный, днем и вечером не снимает темные очки и мечтает поскорее снять ленту. Он, как увидел Генку, сразу заулыбался и стал вовлекать его в кинокружок. «Мы тут по моему сценарию хотим сделать одну смешную короткометражку, – преподнес он эту новость Генке как большой подарок. – И нам позарез нужен для главной роли именно такой, как ты, типаж с отрицательным обаянием...» А сам при этом, то слева заходя, то справа, посматривал на Генкин нос! Как будто уже приступил к съемкам... Генка его отлично понял. Но сказал, что сниматься не будет. «Напрасно, – сухо пожал плечами Миша. – А вдруг кино – твое призвание?..» Генка все равно не захотел сниматься. У Миши из-за этого испортилось настроение. Он с чего-то вдруг стал интересоваться, чем же Генка, если не кино, в жизни увлекается. «Спортом? Техникой? Рисованием?.. Чем?» Генка промолчал. «То-то и оно», – заметил Миша и отправил его в столовую – накрывать столы для их отряда.

Но когда Генка молчит – это не всегда означает, что ему нечего сказать. Интерес у него в жизни был. И большой! К «ченджу». (В переводе с английского – обмену.) К тому самому делу, которое дура Зубанова путает с фарцовкой...

Как другие люди в его возрасте, забывая про сон и еду, занимаются разведением рыбок в аквариуме или до истощения сердечной мышцы гоняют на льду шайбу, так и Генка не мог нормально жить, если он с кем-нибудь чем-нибудь на что-нибудь не обменивался. Предположим, утром он уходил в школу в одной шапке, а возвращался в другой. Не важно, что его была новей и подороже. Важно, что эта ему нравилась больше той. Случалось, он посреди зимы менял шарф ручной вязки на шикарные плавки, а весной выменивал их на перчатки с меховой подкладкой. Были, конечно, и примеры обратного порядка, когда кто-то из рук Генки взамен своей вещи получал товар не самого высокого качества или совсем не по сезону. Но Генка ли был инициатором «ченджа» или кто-то другой, во всех случаях виноватым признавался он. Уж больно порочной казалась всем его внешность.

Сначала «ченджем» он занимался только в своей школе. Но после нескольких хороших проработок на совете отряда и в кабинете директора перенес эту свою деятельность за пределы. И хотя она не лучшим образом сказывалась на его учебе, духовно отдаляла от класса, Генка ничего поделать с собой не мог. Страсть чем-то разнообразить свою жизнь крутила его мысли, как колесики, в одном направлении. Допустим, на новый год родители подарили ему югославские кроссовки. А ему в тот момент хотелось иметь портфель типа «пресс-атташе». И вот, узнавая, что почем, он начинал ходить по промтоварным, комиссионным магазинам, заглядывал и в «Березку». Заполучив наконец-то желаемую вещь, он чуть ли не целовал ее. А через некоторое время – обменивал на что-нибудь другое...

Со временем Генка стал авторитетной личностью в своем микрорайоне. Все подростки, которые были одержимы той же страстью, что и он, знали: носатика Генку посреди ночи разбуди, он не задумываясь скажет, что сейчас в ходу – вельвет в крупный или мелкий рубчик, Дюма или Морис Дрюон, сколько стоят в переводе на наши деньги чеки, левы, кроны и т. д.

Дома Генкину страсть к «ченджам» всякими способами заглушали. Папа Витя сколько раз заносил над ним свою руку-саблю. Случалось, и опускал. Не помогало. Мама Люда после каждого сигнала из школы или детской комнаты милиции плакала от стыда. «В кого ты такой коммерсант?!» – допытывалась она, держа сына за уши, чтоб глаза в сторону не уводил. А Генка не знал, что сказать. Может, это в нем кровь какого-то предка говорит. Может, это у него какая-то неизвестная науке болезнь. Откуда ему знать? Но точно, что он не в родителей пошел. Мама Люда в справочном бюро работает, по 09 отвечает. Какая там коммерция? Папа Витя в узле связи установкой телефонов заведует. Мог бы, если б захотел, получать «в лапу». Не получает. Кто-кто, а дети про своих отцов все знают. Даже больше, чем те думают... Но и другого Генка не понимал: за что ему дома по шее дают, и в школе многие с оттопыренной губой на него поглядывают? Он не вор и не грабитель. Он только обмен признает. А обманом, как про него сплетничает белобрысая Зубанова (которая, кстати, еще год назад защищала его и дружбу предлагала), он никогда не занимается. И захотел бы, так кого обманешь? Все ушлые стали, самому бы не прогореть...

В «Фокусе» Генка у одного рыженького пионера увидел австрийский транзистор величиной с портсигар. И сразу стал сам не свой. Побежал в палату, достал из рюкзака роскошный купальный халат производства Индии (мама Люда загодя подарила к дню рождения) и футболку с бешеным мустангом на груди производства США (выменял за двести метров японской лески). Рыженький, скривившись, тер пальцами, мял халат и футболку. Усомнился, что халат из чистой шерсти. «Сам ты из синтетики!» – беззлобно возразил ему Генка. «Вот если б у тебя был Мандельштам, – завздыхал рыженький. – Тогда бы я еще подумал...» «А «Золотой осел» Апулея годится?» – с бьющимся сердцем спросил Генка. «Тоже неплохая вещь», – ответил рыженький, слегка покраснев.

«Золотого осла» у Генки в помине не было. И не читал он эту книгу, а только слышал, что она про любовь и со всякими там картинками. Он видел «Осла» у кого-то в лагере. Ног не пожалел, нашел хозяина. А тому за «Осла» хотелось иметь кассету с АББАна одной стороне и «Машиной времени» – на другой... Три дня Генка не ел, не пил, занимался «ченджем». Он получился, как и в некоторых случаях обмен квартир, многостепенным. К халату и футболке пришлось еще приложить авторучку с рыбкой, плавающей в прозрачном наконечнике (подарок папы Вити), и десятку, которую мама Люда в последний момент перед посадкой в автобус тайком от папы Вити сунула уезжающему сыну... Наконец он достиг своей цели: портсигарчик принадлежал ему! Был на седьмом небе. Слушал приемничек, где и когда только мог. Даже спал, положив его себе на ухо. Но вот в лагерь приехала мать рыженького и объявила совершившийся по доброму согласию обмен ценностями «грязным жульничеством». Вожатый Миша полностью согласился с ней, отнял у Генки портсигарчик и предупредил:

– Завтра на линейке поговорим о твоем моральном облике... Страшная обида переполнила Генкину душу. Он дал за портсигарчик в переводе на чистые деньги с верхом. И что вышло в результате? Все остались при своих интересах. А он – со своим носом. Тот мальчишка, которому отдал все свои вещицы и денежки, уже отбыл из лагеря. И вот теперь Колычев должен стоять перед строем и доказывать, что он не слон?!

Когда в лагере наступил «тихий час» и все в палате уснули, Генка сбросил с себя одеяло, под которым наготове лежал обутым и одетым, и вышел из корпуса.