Тов. Сталин говорил на XVI съезде партии, что социалистическое соревнование производит «коренной переворот во взглядах людей на труд, ибо оно превращает труд из зазорного и тяжелого бремени, каким он считался раньше, в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства». Этот величайший переворот не есть что - то совершившееся и закончившееся - он развивается изо дня в день в борьбе, в противоречиях, в преодолении старого рабского и рваческого отношения к труду, которое воспитал капитализм: «побольше урвать и поменьше дать». Наш специальный корреспондент тов. Валентина Стасий рассказывает, как столкнулись лицом н лицу эти два подхода к труду в тракторном цехе Харьковского паровозостроительного завода.

Комсомолец Песин рассказывал о производственной коммуне. Из груды отмирающих слов он выхватил старое, отцовское слово «совесть». Его отец - бесправнейший из бесправных, еврей царской России, - вздыхал, рассказывая о погромах: «нет в людях совести, совести нет...»

В изношенную оболочку слова «совесть» новое, боевое содержание вкладывает коммунар Песин. На нем - бесправие его отцов. Подвальное детство согнуло спину, сузило грудь. Но когда Песин говорит о труде, в его жалком теле чувствуется огромная сила.

- Мы работаем не для монеты, а для совести, - сказал Песин.

В наше время совесть не та, о которой грустил старик - еврей. Совесть - двигатель, один из стимулов в борьбе за социализм.

Я вспомнила Песина, читая сталинский отчет. «Самое замечательное в соревновании в том, что оно производит коренной пере - ворот во взглядах людей на труд, ибо оно превращает труд из зазорного и тяжелого бремени, каким он считался раньше, в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства».

Определение социалистического труда вождь одел в другие одежды слов. Но в наивных словах Песина и в граненых сталинских словах, в порывах всего рабочего класса и в сухих формулировках партии истина одна: труд у нас не ярмо, труд перерастает законы капитализма.

Мудрость Генри Форда, умнейшего из капиталистов, подымает зарплату на высоту «единственного стимула», который играет в промышленности первую скрипку. Фордовская система - венец капиталистической системы, при которой труд - проклятая необходимость.

Опыт капиталистических предприятий утверждает только один регулятор трудазарплату. Опыт наших предприятий вызвал к жизни новые невиданные регуляторы: совесть, честь, доблесть.

Но фордовские законы не умерли. По ним работает еще множество людей. Невольно вспоминаются слова Ильича: «Рабочие строят новое общество, не превратившись в новых людей, которые чисты от грязи старого мира».

На заводах бок - о - бок работают люди двух систем: капиталистического и социалистического труда.

Тракторный цех Харьковского паровозостроительного завода родился два года тому назад. Растет этот младенец сказочными темпами. Весной в тракторном было 1800 рабочих, теперь - три с половиной тысячи. Каждый день в цех приходят десятки новичков, и каждый день с прежней прожорливостью цех требует рабочих.

Тракторный - цех молодежи. Редко - редко увидишь лицо, на котором годы труда начертили географическую карту морщин. Тех, кто помнит, как примерзали руки к станкам, - единицы. На вопрос о стариках, комсомольцы отвечают шуткой:

- Стариков много. Кто проработал рик, тот и старик.

Непросвещенный глаз не отличает деталь от станка, зато сразу бросается в глаза людское сырье. Многие рабочие кажутся артистами, неудачно загримированными под рабочих. У них еще нет навыков, привычек кадровых рабочих, для которых завод - стихия.

Не хватает рабочих рук. Цех глотает всех: учителей, актеров, служащих, рязанских крестьян, украинских селян, детей рабочих, служащих и кулаков, воров, проституток, валютчиков. Точного учета рабочих цеха нет, но есть сухая цифра: засоренность цеха 35 проц. И есть другие позорные цифры: за май цех не додал стране 60 «Коммунаров», за июнь - 65, в мае прогуляно 1010 человек ко - дней, ломка инструментов обходится ежемесячно в 20 тысяч.

Люди улицы приносят на завод свои привычки: в цехе нередки драки, девушки у станков воровским движением подмазывают губы. На третью смену они приходят в нарядных платьях, с намазанными лицами. Здесь же наспех переодеваются и усталой, разбитой походкой идут к станкам.

Сценка в профкоме: девушка в шелковым чулках, с огромными серьгами в ушах, горохом сыплет слова, отвечая сразу нескольким:

- И не десять дней прогула, а семь. Ну и что же такого? А если я не могу прожить за ваши 60 рублей? Почему не даете лучшую работу? Что делала? А хотя бы и гуляла - твое какое дело? Все равно исключить меня из профсоюза не имеете права. Все прогуливают. Что? Мой станок стоит? Ну и пусть стоит, черт его не возьмет.

И снова о плохой работе, о «несчастных» шести червонцах, о том, что она свободный человек.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.