Долой полуголодную жизнь! Да здравствует красный инженер Алексей Тучин.

Стипендия Тучина досталась новому пролетарию как переходящий приз.

Знаешь ли ты, что такое «голодный ремень?» Он был верным спутником Алексея Тучина до третьего курса. С третьего стало полегче - подвертывалась работа, бренчало в карманах, можно было ходить даже в театр. На четвертом курсе голодный ремень действовал до отказа - Алексей Тучин кончал институт. Тут было не до работы на стороне. «Хорошо еще, что я не в комсомоле, - утешал он себя, - совсем бы дыхнуть было некогда; во - время сообразил, не пошел к ним, понял, что с учебой не совместишь...».

- Все в будущем, - говорили вокруг него. - Нагоним! Есть еще время. Будет.

В полутемной комнате студенческого общежития воздух был сперт, как в конюшне, полы устилал мусор, окурки, осколки, грязь...

- Все блага в будущем, - говорили вокруг. - Каждый день - ванну красному специалисту!

Улицы шумные и светлые он пробегал молча, стиснув зубы. Женщин розовых, смешливых, сторонился, как богатых гастрономических витрин. По ночам лежал, вытянувшись на жесткой койке; тело жгли клопы, голова горела, рот был сух.

- Все в будущем, - говорили вокруг. - Нагоним и никакого воздержания!

Будущее наступило поздним летом. Это было чудо превращения будущего в настоящее. Ближайшее было решено. На присланные заводоуправлением деньги он оделся, накупил чепухи, пошел в театр - стало скучно от потерянного времени, а в ресторане дали какую - то подметку, политую сукровицей, и дохлые шары, вывалянные в чем - то сладком. Заплатив два рубля, Алексей ужаснулся. Собственно, будущее уже наступило. «Не приспособился, - решил он. - Приобвыкну, пойдет».

Через три дня он был дома.

- А ну, повернись - ка, сынку, - сказал Тучин Геннадий, после обычных приветствий. - Эге! - удовлетворительно добавил он, не сводя глаз с молоточков на фуражке. - Добре дало! Ну, сынку, не подгадь! Не осрами батьку. На вас вся надежа.

Шестой месяц Алексей работает в доменном цехе.

1 февраля, в день такой же шумный, горячий и черный, как все остальные, стукнуло полгода работе Алексея в доменном цеху.

Он вспомнил об этом, возвращаясь с завода домой. Рядом с ним, впереди и позади него шли знакомой походкой прочерненные угаром люди, с которыми он работал и жил. Знакомыми голосами они переговаривались о знакомых вещах: печи, ремни, снижение расценок, деревня, погода, новые дома. И Алексей еще мучительнее и острее ощутил тоску, которая владела им последнее время.

Для тоски, казалось бы, не могло быть ни времени, ни места, ни причин. Свою работу он любил, даже увлекался. И завком и ИТС были равно довольны им единственным на заводе молодым, красным специалистом. Подделываться под рабочих, как выражался инженер Хорецкий, ему не приходилось: он сам был из рабочей среды. Жил Тучин у своего отца в унылой квартире, пропахшей трупным запахом плохого табака. Среди рабочих завода были родственники Алексея, друзья его детства, первые девушки, о которых он мечтал, бывало, мальчишкой и сопляком. Да, со стороны социального происхождения у Алексея Тучина было более, чем благополучно!

«Эта дурацкая тоска от того, что я стал на производство, ни капли не отдохнув от учебы, - думал он, - эта преждевременная усталость, неврастения... Кроме того, у меня нет никаких развлечений в свободные часы. Одни разговоры, разговоры, - ничего, кроме разговоров с рабочими, клуба и кино...» Не смущаясь, он сознавался себе, что эти «разговоры с рабочими», этот клуб и массовое кино скучны для него, как детские кубики для взрослеющего мальчугана. «Это мне не по возрасту, - определял Тучин, - я вырос «из своей среды», получил знания, отполировал мозг! Мне нужно другое...», но что «другое...», - он не знал сам.

Когда завод был вызван на соревнование, Тучин словно проснулся. Он оказался в первых рядах, его называли застрельщиком, рабочие гордились им. Несколько недель он прожил в сладком тумане, как влюбленный или игрок. Игроком он и чувствовал себя, американским спортсменом. Потом пыл прошел. Соревнование тоже имело свои будни, и будни эти не удовлетворяли Тучина. Если бы его спросили о значении соревнования для пятилетки и о значении пятилетки для социалистического строительства, он бы не мог ответить. Но никто его об этом не спрашивал, кроме световой вопросной доски в рабочем клубе, а доске, к счастью, можно было не отвечать. С ней разговаривали по душам только рабочие, безошибочно вставлявшие штепселя и бесконечно довольные своим каждым удачным ответом.

В день, когда инженеру Тучину стукнуло шесть месяцев, отец неожиданно и нелепо подарил ему хорошую нижнюю рубаху из рыжего шелкового полотна, купленную в церабкоопе и очень модную у заводской молодежи. Рубаха стоила восемь рублей двадцать копеек, и подарок тронул Алексея до слез.

- Носи, сынку, - сказал старик, - расти. Ты, сынку, ныне ровно половина от именинника. Эх ты, грудной инженер!

Алексей бережно взял рубаху, показавшуюся ему «мужицкой», неловко поцеловал отца, а про себя подумал:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.